Теория бесконечных обезьян - Екатерина Звонцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джуд не настаивает – проявляет свою хваленую эмпатию, не купил же мозгоковырятельный диплом и ученую степень. Понимает: я не дедлайнами его пугаю, а скорее собой. Легко, но весомо касается плеча, на мгновение сжимает, бросает только:
– Ну ладно. Пошел тогда. А к тебе вот господина полицая привел. Поболтайте. Варь… ты тоже бывай.
Кивнув черной рыхлой земле, витиевато махнув мне и «Диме», он удаляется – только шарф по ветру вьется. Чудовищный человек-чудак, но у меня даже получается улыбаться вслед. Завидно. Джуду проще. У него столько в голове странной веры в странные вещи, что Варька для него вряд ли умерла, разве что ушла в один из своих выдуманных миров, тот, о котором часто рассказывала, а вот романов так и не написала. Там обитают все книжные герои. Холмс с Порфирием Петровичем и Нэнси Дрю – вот именно в такой компании – любят пить тайский бирюзовый чай и играть в «Подземелья и драконы». Варя уверена, вплоть до того, что Порфирий всегда за мастера. Откуда знает?..
Мы остаемся вдвоем на ветру. Почти все Варины поклонники вроде разошлись.
– Как вас… – на этот раз я опускаю глагол, а следователь понимает.
– Дмитрий Алексеевич Шухарин. Но мне и Дмитрия хватит, сейчас – точно.
Он улыбается уголком бледного рта, ладони потирает. Руки у него в земле, даже под ногтями черные скорбные полумесяцы. Неужели тоже принес какое-нибудь растение и посадил? Кажется, вон та рыжая календула – его…
– Я вообще-то здесь не по делу, скорее по читательскому долгу. – Он будто мысли читает. – Впрочем, догадывался, что встречу вас. Вы мне покоя не давали все эти дни.
– Серьезно?..
Не отвечает, сосредоточенно глядит вперед. У дальней могилы – девушка, красивая: волосы платиновые, губы красные, серое пальтишко так сшито, что не спрятать фигуру – песочные часы. Тоже грязные руки, черные-черные. Наверняка из фанаток. У Вари было много интересных, необычных фанаток: и таких вот нежных «дев гламура», и наоборот, броских неформалок. И здоровенные мужики затесывались, что байкеры, что силовики. И печальные тетки за сорок. И детишки-вундеркинды, которым, казалось бы, читать в этом возрасте даже не «Поттера», а каких-нибудь «Котов-воителей». Разглядывая собирающийся на ее автограф-сессиях контингент, мы с пиарщиками изобрели тупейшую шутку о том, что Варенька у нас connecting people.
Какие губы у этой девчонки все-таки красные… вульгарная помада.
– Отношения? – вдруг бросает Дмитрий. Своеобразно он все-таки задает вопросы, ну точно начитался Чехова и не понял. Но я трактую назывное предложение без труда.
– Да. Отношения.
– Давно?
– Два года.
– Почему не женились? Я уже навел справки и знаю, что вы холосты.
– Она не хотела за меня выходить.
– Почему?
Она Варя. Что еще сказать? Не говорю поначалу ничего, просто показываю Дмитрию то, что таскаю в кармане пальто с того самого дня, когда бензин, нимб и менты. Коробку бархатную. В кольце никаких бриллиантов, Варя не любит. «Единственное кольцо, которое вообще буду носить, – с изумрудом. Изумруд – камень чародеев».
– Вот, хотел в который раз попытаться. Но она… не совсем по этой части.
– Не понимаю. ЛГБТ-персона, что ли, или как это зовут? – Ровно, мирно. Не из «фобов», ясно. – Почему тогда она с вами…
– Да нет, что вы. Просто не по части «с кем-то жить».
– Хм. Свободолюбивая? Да, она такой казалась…
Девчонка с красными губами все пасется у могил. Она вряд ли может нас слышать, но поглядывает заинтересованно. Наверняка ее Дмитрий привлек. Вид у него в черной куртке, с черным шарфом такой байронический. Чайльд-Гарольд, да еще не в изгнании, а в звании.
– На теле признаки борьбы, – говорит он уже другим тоном, тише. – В квартире посторонние грязные следы, маленькие, женские. Обувь не убитой. Кто-то к ней действительно заходил. Хватал за запястья, она этого кого-то ударила, кулак стесан…
Молчу. Девчонка переминается с ноги на ногу уже поближе к выходу. Волосы так и летят на весеннем ветру тревожным платиновым дождем.
– Консьержка девушку описала. Составили фоторобот. Работаем.
– Спасибо, что держите в курсе.
– А что вы думаете? – Он наклоняется, стряхивая с ботинка ком земли. – Что можете сказать? Были у нее, например, враги? Может, с кем-то делила квартиру, может, права на романы, может…
– Если диванных критиков с плохими отзывами не считать, если не считать других авторов, продававшихся хуже и слегка ей завидовавших, то, скорее всего, у Вари не было врагов. Да и то, что я назвал, не вражда. Соседство – оно все такое, дача или литературный процесс – неважно.
У нее и друзей-то практически не было. Она ладила со мной, с моими коллегами, с Джудом и еще с парой авторов нон-фикшен редакции. Читателей она, например, близко не подпускала, даже не добавляла в соцсетях. Я не слышал, чтобы она жаловалась, будто фанаты караулят ее в подъезде в надежде выпытать, когда следующая книга или почему она убила-покалечила очередного героя. К популярным критикам и интеллектуальной элите Варя тоже не рвалась. Она вообще не любила навязчивость: знала, что море не отталкивает от себя ни одну реку, но сторонилась и заболоченных брехливых потоков, и тоненьких восторженных ручейков. Ее реки считались по пальцам.
Все это я озвучиваю, наверное, слишком горячо и горько: Дмитрий, выслушав, хмурится, кивает, будто не удивлен.
– Ладно. Ясно… Возможно, вас еще вызовут или, по крайней мере, к вам подъедут. Оставьте мне, пожалуйста, свой мобильный, я передам оперативнику.
– А загуглить? – припоминаю зацепившее меня впервые словцо.
– Такое без бюрократических процедур не гуглится. – Он уже достал телефон, открывает контакты. – Павел, об органах по сериалам судить – себя не уважать, у нас нет ни общемировой базы ДНК, ни консультантов-гениев, ни доступа ко всем номерам. Лучше бы уж изучили нас по… Перовой. Я вот читать начал про цыгана и того своего коллегу. Верибельно.
– Вы в тот раз говорили, что не хотите читать про рутину.
– Не хочу. Но больше она ведь ничего не напишет.
Ничего. Не напишет. Девушка с красной помадой колупает краску на могильной оградке и вроде бы говорит по мобильному. Я быстро называю свой номер.
– Павел.
– Да?
– Скажите… – Он задумчиво разглядывает гаснущий дисплей. – А правда, что