Тайна старой графини - Наталья Николаевна Александрова

посапывая. Катя осторожно высвободила его руку, поправила одеяло. Ребенок что-то забормотал во сне.

И вдруг она почувствовала щемящую жалость – как будто поняла, что Павлик чем-то обделен…

Что за ерунда! У него все есть, он окружен любовью…

Она легла, но долго не могла заснуть.

Что она наделала! Изменила мужу, вот и все, послышался внутри чужой ехидный голос, ничего страшного, дело житейское, не ты первая, не ты последняя.

Но это неправильно, она никогда раньше так не делала, как-то это… грязно, что ли…

«Сам виноват, – с неожиданной злобой подумала она о муже, – не надо было отпускать меня одну. Дела у него, видишь ли, важные. Это все свекровь, зараза…»

А потом оказалось, что уже позднее утро, и за окном щебечут птицы, и ослепительно сияет солнце, и Павлик сидит на полу возле ее кровати и смотрит на нее с нетерпением.

– Мама, мамочка, ну что ты все спишь и спишь? Я уже давно не спу… не сплю!

Она приняла душ, и они пошли на завтрак.

В ресторане она встретила Алексея, но сделала вид, словно между ними ничего не было. Просто кивнула, как обычному знакомому, как одному из соседей по отелю. И он поддержал ее игру, только спросил, как себя чувствует Павлик.

– Прекрасно! – Катя благодарно улыбнулась. – Кажется, он уже все забыл!

А глазами сказала ему, что она тоже все забыла. Но Алексей ей не поверил. Она сама себе не верила.

На пляже она устроилась рядом с симпатичной английской парой, у которой был сын такого же возраста, как Павлик. Она поглядывала на них с легкой завистью. Мальчишка висел на отце, и видно было, что обоим доставляет это огромное удовольствие. Они кувыркались в воде и стояли на голове на суше. Папа подбрасывал свое чадо высоко в небо, ребенок визжал от радости. Его мать только счастливо улыбалась, глядя на них. Катя же грустно думала, что ее муж никогда не ведет себя так с Павликом. Все-то ему некогда, вечно он занят. Или говорит так. Либо его дома нет, либо торчит у матери в кабинете. Вот что они там делают, на работе, что ли, не наговорились?

Заметив, что Павлик приуныл, сосед стал возиться с обоими мальчишками. И его сын нисколько этому не противился, не отпихивал Павлика, не предъявлял на папу исключительные права. Хорошая семья, приятные люди…

Алексей загорал где-то в другом месте, они не столкнулись даже во время обеда. Зато к ужину он появился. Такой же красивый, еще более загорелый, посвежевший, словно напитавшийся солнцем и морем. Сердясь на себя, Катя поглядывала на него через зал. Он ужинал один, никто к нему не подсел.

Когда они с сыном гуляли после ужина в саду, он подошел неслышно и сказал ей на ухо:

– Я буду ждать.

– Я не приду! – резко, испуганно обернулась Катя. – Я не могу! Я действительно не могу!

– Я буду ждать, – твердо повторил он, – сколько хочешь, хоть до утра.

Катя пришла в свой номер с благим намерением уложить Павлика и лечь спать. Павлик капризничал, видно, ему передалось ее нервное состояние. А Катю просто колотило.

Павлик недопустимо медленно мылся и раздевался, потом ни в какую не хотел ложиться, требовал то пить, то играть, то читать книжку, рассказывать сказку, гладить спинку, дуть в ушко и ласково бормотать в плечико. В конце концов она накричала на сына и едва не отшлепала. Павлик заснул в слезах, а Катя начала бешено собираться. Зачем-то переоделась в халат, благо хватило ума макияж не смывать!

Горничная была сегодня другая, постарше, этой вообще ни до чего не было дела, лишь бы деньги платили.

Алексей открыл дверь сразу же, она даже не успела постучать. Он подхватил ее на руки прямо в коридоре и внес в номер. Больше Катя ничего не могла потом вспомнить. Это было как взрыв, наводнение, тайфун, торнадо, извержение вулкана. Потому что после наступил удивительный покой.

Она не чувствовала своего тела, оно как будто разложилось на молекулы и стало невесомым. Кажется, они о чем-то говорили, она спросила, кто он, кем работает, женат ли. Не то чтобы ее это сильно интересовало, просто нужно было о чем-то говорить. Алексей ответил, что он – начальник юридического отдела в крупной фирме, что был женат, но давно в разводе, детей нет. Ей он никаких вопросов не задавал, что замужем – и так было ясно. Они условились не показывать днем свои отношения и как можно меньше общаться. Вовсе ни к чему, чтобы Павлик потом рассказывал дома про дядю Лешу.

Теперь дни проходили для Кати как во сне, она ждала ночи. Машинально она играла с Павликом, общалась с симпатичным английским семейством, купалась, загорала.

Все было только прелюдией к ночным свиданиям с Алексеем. Там она ощущала себя живой, там она испытывала сильные, подлинные, яркие чувства, то возносилась к звездным небесам, то летела в бездну…

Все кончилось очень быстро. Однажды Алексей, провожая ее, сказал, что рано утром он улетает.

– Каникулы кончились, милая, – улыбнулся он, – работа зовет… ничего не поделаешь…

«Как – уже?» – мысленно простонала Катя, хватило сил не произнести это вслух.

– Что ж, все было прекрасно, но мимолетно… – улыбнулась она в ответ, – счастливого пути!

Только утром до нее дошло, что она даже не знает ни его фамилии, ни адреса, ни номера телефона.

Это и к лучшему, в Петербурге встречаться они не будут, твердо и бесповоротно решила она.

Прошло два дня. Катя провела их как в полусне. И следующий день прошел как все другие дни – солнце, море, Павлик.

Незадолго до ужина они с Павликом вышли в город, зашли в магазин игрушек. Павлик захотел игрушечную лошадку – чудесную маленькую лошадку с седлом и настоящими стременами. Катя купила лошадку, и он прижал ее к груди с таким счастливым вздохом, что она даже позавидовала ему.

Потом они подошли к своему отелю.

Перед входом стояло такси, возле него мрачный смуглый водитель разбирался с пассажиркой, неопрятной старухой в жуткой широкополой шляпе и бесформенных штанах. Вид у старухи был какой-то запущенный, как у бедной питерской пенсионерки, но Катя подумала, что бедные пенсионерки не летают на Канары и не останавливаются в пятизвездочных отелях.

Налицо был языковой барьер: старуха переходила с французского языка на немецкий, водитель – с испанского на плохой английский, и они никак не могли договориться.

– Мне нужны мои двадцать евро! – повторял водитель, наверное, десятый раз.

– Да чтоб тебя… – выпалила старуха по-русски, – дубина стоеросовая! Чурбан безразмерный!

– Вам помочь? – спросила