Физиогномика и выражение чувств - Паоло Мантегацца

Паоло Мантегацца

В той ограниченной области мира, куда проникает наш слабый человеческий глаз, мы всюду видим, что первые зачатки живых существ возникают и развиваются по тем же законам, по каким зарождаются и развиваются и науки в тихой лаборатории мысли. Сначала наступает беспорядочное движение атомов, стремящихся отыскать друг друга и сгруппироваться для первого проявления соединенных сил и образования симметрии простейших форм; вскоре затем смутно обозначаются органы низшего порядка; прежде слитые части мало помалу разъединяются, и по мере сформирования и обособления членов, они образуют группы и располагаются в известном порядке; увеличиваясь, они в то же время заключают в себе другие меньшие и самые малые части, которые в свою очередь постепенно превращаются в более и более крупные, – и таким образом из бесконечного ряда зачатков, скученных в одном и том же ядре, последовательно возникают все новые формы и новые отростки. Наконец, перед нами является организм с раздельными членами, предъявляющий права свои на известное пространство, на долю солнечного света и на особое наименование. Так происходят грибы и дубы, муравей и человек; так же точно зарождаются и развиваются науки.

Такому общему ходу развития всех наук следовала и наука, называемая физиономикой (или физиогномонией) и метопоскопией[4], что означает одно и то же – изучение физиономии человека. Еще за много веков раньше, чем только что упомянутые названия вошли в наши словари и в историю науки, человек уже рассматривал лицо другого человека, чтобы прочитать на нем радость или печаль, любовь или ненависть, при чем на этой почве строил любопытные прорицания, находившие применение в повседневной жизни. Нет ни одного даже невежественного народа, ни одного первобытного языка, которые не выразили бы в какой-нибудь поговорке результатов этих примитивных опытов угадывания. Горбатость, косоглазие, блестящий и тусклый взгляд, различная длина носа, различная ширина рта – все это хвалилось или порицалось в народных поговорках, и такого рода поговорки – первое зерно того вещества, из которого впоследствии формировались материалы для новой науки.

В этих первых попытках всегда видна детская неопытность, продукт неведения; личные симпатии и антипатии возводятся в неоспоримые догмы и безапелляционные суждения; строгое наблюдение и соображение заменяются инстинктом и чувством, и все это еще приправляется элементами магии, являющейся одним из первородных грехов семьи человеческой. Приправа становится потом все более и более обильной, по мере возрастания потребности в новых питательных веществах, и дело доходит до того, что сама приправа эта уже всецело заменяет надлежащую пищу, недостаточную для удовлетворения слишком сильного голода. Тогда-то именно, неудовлетворенный простым наблюдением лица человеческого, с целью внесения в поговорки и подведения под физиомические законы случайных совпадений и вашей собственной симпатии или антипатии, человек начинает искать на небе и среди созвездий связи между небесными телами и чертами лица и строит причудливое здание астрологии человеческих судеб – настоящую белую магию, приспособленную к изучению лица человека. Магия требует магика, и вот он является, облеченный тайною непостижимого, для того, чтобы объяснять непонятное; магия делается промыслом, ремеслом, откармливающим нескольких шарлатанов за счет наивной толпы.

Вот настоящее, хотя и не очень почетное, начало физиономики. Затем являются первые писатели, собирающие изустные и разбросанные в пословицах материалы новой науки; они присовокупляют к этому множество и своих собственных соображений, дают наименование своей доктрине и в догматической форме возвращают невежественной толпе то, что от нее же и получили. В младенческом периоде развития литература всегда имеет энциклопедический характер: вот почему элементы физиогномики попадаются в Библии, в творениях св. Отцов, в произведениях философов и поэтов. Джованни Баттиста Де Лапорта был прав, написавши в заглавии первого тома своего прекрасного труда[5], что физиономика (тогда писали: физиономия) сложилась от естественных начал; в своем предисловии – страницах, полной смелых и могучих исторических синтезов, – он справедливо указывает, что первые зачатки той науки, к разработке которой он приступает, были разбросаны в произведениях великих мыслителей, его предшественников.

С удовольствием привожу здесь несколько цитат из этого предисловия:

«Адамацци писал, что природа человека выражается на челе и в глазах его даже тогда, когда уста не говорят. Философ Клеант часто утверждал, согласно с Зеноном, что по лицу можно узнавать характер[6]Пинегорейцы, как сообщает Ямвлих, поставили за правило – не принимать никого в число своих учеников, прежде чем не убедятся по ясным признакам, по выражению лица и всей внешности претендента, в его способности к наукам. Они утверждали, что природа устраивает тело сообразно с качествами души и снабжает ее такими орудиями, какие для нее необходимы, что она на теле чертит нам образ души, – короче, что первое служит своего рода пробой для второй. У Платона читаем, что Сократ никого не допускал философствовать, не убедившись в его способности к тому по исследованию лица.

Лицо Алкивиада, говорит Плутарх, показывало, что он призван занимать высокое положение в республики… Платон и, после него, Аристотель утверждали также, что природа приспособляет тело к деятельности души. Действительно, всякий инструмент, сделанный для известного назначения, должен ему и соответствовать, а так как назначение тела и есть его деятельность, то отсюда ясно, что все тело должно быть устроено природою в видах самой совершенной деятельности… По сообщению Гомера, Нестор, на основании сходства, найденного им в лице Телемаха, делает такое заключение о свойствах его души: «По некоторым приметам, какие вижу я на твоем лице, славный юноша, я узнаю, чей ты сын. Я не удивляюсь, что твои глаза так блестят: твое гордое и благородное лицо, твое высокое красноречие и твой разум напоминают мне твоего отца. Какой юноша мог бы быть таким, как ты, если бы он не был сыном великого Улисса?»

Аристотель написал книгу о физиономии, а Платон, хотя и не был эволюционистом, сравнивал лицо человека с физиономией животных. Де Лапорта, хотя и не соглашается в этом пункте с великим греческим философом и считает безрассудным предположение, что можно найти человека с телом вполне подобным телу животного, однако в своем сочинении тоже постоянно сопоставляет человека с животными и сравнения свои поясняет множеством рисунков.

Платон, например, говорил, что по идеи львиная порода должна быть благородна и смела, или, другими словами, что человек должен быть храбрыми, если у него есть что-нибудь львиное, как напр., широкая грудь, широкие, могучие плечи и т. д. Со своей стороны Де Лапорта также постоянно ставит в параллель с человеком павлинов, собак, лошадей, ослов, быков, петухов, свиней и других животных. Достаточно двух примеров, чтобы показать, как далеко в своих сравнениях заходит неаполитанский физиономист. На стр. 115, цитированного выше издания, он сравнивает морскую рыбу, ската, с Императором Домицианом: «В следующей таблице, – говорит он, можно видеть лицо Домициана, срисованное с его мраморной статуи и с древних медалей, а радом с ним ската, изображенного с натуры».