Долой возраст, к чёрту дом! - Тим Бауэршмидт

И все же вот она, моя мама, бойкая, но немного застенчивая. Это она дразнит Ленни в автосалоне. А родительский дом до сих пор помнит неисполненную романтическую мечту отца. Да, я знал своих родителей, но не до конца: на карте еще оставались белые пятна. Пришлось ли маме набраться смелости, чтобы молчать все эти годы? Что еще они не попробовали в жизни? Что еще мама не рассказывает мне о моей сестре Стейси? А об отце?

Я жаждал получить ответы, пробиться через несгибаемую завесу, которая разделяла меня и родителей на протяжении всей нашей жизни. Интересно, будет ли у нас на это время?

Рейми помогла маме упаковать сумки, а я готовил все самое необходимое для фургона. Среди вещей, которые мама разложила по двум ящикам, я увидел выцветший красный свитер из сельской гостиницы у озера «Файерсайд Инн».

«Зачем ей это старье? – спросил я у Рейми. – Она ведь знает, что место в машине ограниченно?»

«Это символ из прошлого, – ответила Рейми, – частичка того, по чему она сейчас тоскует».

Рейми была права. Мы с ней всегда брали мало вещей и практически ничего не планировали. Но я знал, что это путешествие будет другим.

Сборы и планирование неким необъяснимым образом заставили Норму еще больше думать о недавней потере. Она больше не будет жить в доме, наполненном тем, что было так дорого для нее и отца, не будет совершать свои ежедневные ритуалы, к которым она так привыкла за 67 лет брака. Она больше не сможет спать в собственной постели, которую еще недавно она делила с отцом, и держать подушку, на которой еще остался запах его тела. Только месяц назад она потеряла последнего и самого близкого брата, дядю Ральфа. Она пережила всех своих сверстников и была последней в своем поколении.

Мама не плакала. Она была непоколебима в своей вере. Она выросла среди твердых и мужественных немцев. Она пережила Великую депрессию.

Однако тоска брала свое, что сказывалось на ее внешнем виде: она потеряла аппетит (хотя и до этого ела очень мало) и исхудала. Казалось, она уменьшается прямо на глазах. Она была тише, чем обычно. Она словно пребывала в замешательстве. Помню, она спросила нас: «А что я теперь буду делать?» Печаль и болезнь поглощали ее, но она по-прежнему не проронила ни одной слезы.

Ее решение поехать с нами выражало ее оптимистичный настрой, будто она говорила: «Я еще жива. Мое любопытство и радость не иссякли». И, хотя у мамы было множество симпатичной одежды, для путешествия она хотела купить обновки, чему мы были очень рады. Ее энтузиазм вдохновлял нас. Мы спросили ее, хочет ли она взять с собой что-то из дома. «Только одну вещь, – ответила она, – диванные подушки». Однако в этом было больше практического смысла (нам как раз нужны были подушки), нежели ностальгии.

«А фотографии папы или Стейси?» – спросили мы.

«Нет».

Тем не менее мы все же взяли снимок с нашей свадьбы на случай, если она вдруг передумает.

Вместо тех вещей, которые вызывали у нее тоску по прошлому, она решила взять в дорогу книги и головоломки. Первым она упаковала свой бинокль, а затем несколько пособий по естествознанию, чтобы по пути изучать окружающий мир. Мы перетянули струны на ее цимбалах, положили альбомы для рисования и нашли безопасное место для вязальных спиц. Мы дали ей старый iPod, чтобы она могла играть в солитера и другие игры, которые она освоила благодаря терпению Рейми.

Несмотря на то что она прожила здесь последние 28 лет, ей не было грустно покидать дом. Мы решили оставить все как есть до лучших времен. Нам хотелось, чтобы она тратила свою энергию на настоящую жизнь, а не на разбор хлама. Она никогда не хотела этим заниматься, впрочем, как и мы сами. Мы слили воду из труб и заперли дом, даже не сделав генеральную уборку. Мы не были уверены в том, что она доживет до того момента, когда мы решим вернуться сюда в следующем году.

Рейми положила дорожный атлас рядом с маминым креслом-качалкой в гостиной и достала книги о путешествиях Смитсона с полки в кладовке. У мамы была целая серия этих книг.

«Ты можешь выбрать любое место, и мы отправимся туда», – сказали мы ей.

«Ой, я даже не знаю. Все так интересно. Я бы все посмотрела».

Но мы стояли на своем.

«Я всегда хотела побывать в Нью-Мексико, – призналась она, – не знаю почему, но меня всегда тянуло туда». По крайней мере, уже что-то.

Тем временем, мама похудела со 101 фунта до несчастных 94. Она выглядела очень хрупкой и апатичной, у нее кружилась голова, и она практически всегда молчала, словно ей нечего было больше сказать. Мы все еще видели в ней искру жизни, но мы также не могли не заметить, какой глубокий след в ее душе и теле оставили болезнь и лекарства. Наша поездка была многообещающей. У нас было много времени, чтобы поговорить, и, значит, я смогу задать ей интересующие меня вопросы, получить на них ответы и, возможно, узнать, кем же на самом деле является моя мама. Про себя я молился, чтобы она как можно дольше оставалась в здравом уме и могла все мне рассказать.

Наконец, настало время уезжать. Летним августовским утром мы выехали с нашей улочки и направились к двухполосному шоссе, ведущему на север. Когда я взглянул на Рейми, то понял, что вопросы были излишними. Мы оба вздохнули с облегчением.

Рейми

В первый день мы проехали лишь пару часов. Мы считали настоящим достижением уже то, что мы, наконец, выбрались из этого дома и Норма все еще могла путешествовать с нами. На стоянке местной городской ратуши мы прицепили джип к фургону, по дороге я наблюдал за тем, как менялось выражение лица Нормы по мере того, как мы все дальше и дальше уезжали от места, которое она называла домом на протяжении почти 30 лет.

Она сидела на стуле перед обеденным столом, пристегнув ремень безопасности. Отсюда она могла смотреть во все окна. Норма задумчиво изучала деревья, которые они вместе с Лео сажали в саду на протяжении многих лет. Мы не стали говорить никому из ее друзей о ее диагнозе. Норма не хотела видеть грусть в их глазах (зачем лишний раз беспокоить их?), однако эта тема не давала нам покоя с тех пор, как мы покинули дом.

Несколько минут назад Норма распрощалась со своими старыми друзьями и соседями. На ее лице не дрогнул ни один мускул, пока она махала им рукой и смотрела, как некоторые из них плачут. Теперь у нее оставались только мы. Все остальное отошло на второй план. Мы – Тим, Ринго и я – взяли с собой хрупкую пожилую женщину в путешествие, которое не имело особой цели. Я не могла перестать думать о том, сможет ли она снова увидеть свои прекрасные сады, не увядающие круглый год, или насладиться запахом лаванды, наполнявшим воздух воспоминаниями о юге Франции, где это чудесное растение всегда в цвету. Если бы я играла в азартные игры, я бы поставила на то, что и ее мысли были заняты тем же. Разумеется, она ни словом не обмолвилась об этом. Она аккуратно сложила руки на столе, в ее затуманенных глазах отражалось все то волнение и суматоха, которую она пережила за эти недели. Она плотно сжала губы. Теперь у нее начиналась новая жизнь.