Странная Салли Даймонд - Лиз Ньюджент

Потом детективы спросили меня про письма и почему я не прочла их. Одна из них засмеялась над моим объяснением, потому что я решила подождать до дня рождения. И вот тогда я разозлилась.

– Почему вы смеетесь? – закричала я. Джефф положил руку на мою ладонь, но я стряхнула ее.

– Салли, вы всегда ждете дня рождения, прежде чем открывать почту?

– Мне не приходит почта, – буркнула я.

Адвокат что-то накорябал в своем блокноте, а потом попросил полицейских воздержаться от насмешек, потому что это доставляет дискомфорт его клиенту. Я очень внимательно на него посмотрела. На вид он такой же уставший, как и я.

Мара спросила у меня дату моего рождения, хотя я уже называла ее дважды. Они уточнили мою настоящую дату рождения, но я не совсем поняла, что они имели в виду. Потом женщины спросили про удочерение и про то, знаю ли я своих биологических родителей, и я очень удивилась, потому что не поняла, как это связано с делом. Я объяснила им, что отец и мать удочерили меня через агентство, когда мне было шесть лет, и что я ничего не знаю о своих биологических родителях. Дальше последовали вопросы о моем самом раннем воспоминании, и я рассказала про то, как задувала свечки на торте на свой седьмой день рождения. Детективы еще несколько раз спросили меня в разных выражениях, не помню ли я чего-нибудь до этого, но я твердо ответила нет. А потом женщины попросили меня постараться вспомнить еще что-нибудь. Я объяснила им, что отец всегда говорил не вспоминать те вещи, которые не хочу.

– Но, – удивилась Ховард, – вы же должны помнить что-то из раннего детства?

Я покачала головой. Они велели мне говорить громче для записи.

– Я не помню ничего до моего седьмого дня рождения, – уверенно произнесла я. Джефф попросил их поговорить с ним снаружи.

Вскоре после этого пришла Анджела и принесла бургер с картошкой из «Супермакс». В углу комнаты продолжал стоять еще один полицейский. Я предложила ему картошки, но он отказался.

– Вы молодец, – улыбнулся он. Этот полицейский мне понравился. Он был немного похож на Харрисона Форда в молодости. Мне бы хотелось поболтать с ним. Но он снова замолчал и уставился на свои ботинки. Я тоже смотрю на свои ботинки, когда мне не по себе.

Анджела объяснила, что полиция пробудет в моем доме еще несколько дней и что меня могут обвинить в преступлении.

– Каком преступлении?

Она не ответила.

– Пусть Джефф делает свою работу. Поверь, он искренне болеет за тебя.

Глава 8

Я провела у Анджелы и Надин пять ночей. Джефф в основном говорил с Анджелой и игнорировал меня, и в основном меня это устраивало, но разговаривали они все время обо мне. Анджела время от времени уточняла, понимаю ли я, о чем идет речь, но адвокат никогда не обращался ко мне напрямую, не считая последнего раза, когда мы были у него в офисе в Роскоммоне и он попытался пожать мне руку на прощание, но я ее отдернула. Проще смотреть на кого-то, когда не смотрят на тебя. Адвокат был симпатичный и, видимо, достойно выполнял свою работу, потому что обвинения в незаконном самовольном захоронении тела, скорее всего, будут сняты ввиду обстоятельств. Анджела сказала, это из-за моего состояния.

Джефф и Анджела сошлись на том, что с точки зрения закона она не может стать моим официальным опекуном или представлять меня в суде, потому что я взрослый человек и почти всегда сама принимала все решения, даже если они были «ошибочны». Но Джефф добавил, что суд может поставить условие, при котором в случае возникновения передо мной какой-то неочевидной задачи в будущем мне нужно будет обратиться к Анджеле или другому опекуну. Например, если я снова решу сжечь чье-нибудь тело, Анджела должна будет вмешаться и подсказать мне, что делать. Не самый удачный пример. Вряд ли мне захочется снова переживать такую суматоху.

Джефф также объяснил, что отец оставил мне деньги по завещанию. Он не знал точно, сколько, потому что большая часть была в разных вкладах и облигациях, но он планировал все их собрать. «Денег достаточно, чтобы ты довольно долго на них жила, только надо быть экономнее», – добавил он. И еще мне придется платить за вывоз мусора, разделять его на смешанные отходы, вторсырье, мягкий пластик и стекло, и у меня появится четыре контейнера разных цветов для каждого вида, и я буду по очереди оставлять их у ворот раз в неделю, чтобы мусорщики увозили их на своих пахучих грузовиках. Почтальон станет доставлять почту прямо ко мне домой, но меня заверили, что внутрь он входить не будет. По словам Анджелы, так гораздо удобнее.

С тех пор мне перестало нравиться находиться дома одной, потому что у моей двери постоянно ошивались какие-то люди. Они хотели взять у меня интервью или услышать «мою сторону истории». Их гораздо больше интересовало мое удочерение, чем то, что я сожгла своего отца. Меня это смущало. Какое отношение одно имеет к другому?

Теперь все в Каррикшиди глазели на меня. Некоторые улыбались и наклоняли голову набок. Сочувствовали. Другие переходили дорогу, когда видели, что я иду им навстречу, но мне все равно. Некоторые начали здороваться, даже молодые люди с автозаправки, когда отрывались от своих телефонов. Они кричали: «Привет, Мэри!»

Но меня зовут Салли: неважно, как меня называют они.

Полиция устроила ужасный бардак в доме. Я очень долго кричала, когда увидела все это. Анджела и Надин были со мной. Анджела велела мне дышать и считала вслух, пока я не взяла себя в руки, а потом мы начали приводить дом в порядок. Через какое-то время я попросила их уйти, потому что они не знали, где точно все должно лежать, так что проще было убраться самой.

Когда Анджела уходила от меня на третий день после моего возвращения домой, она сказала, что будет приезжать проведать меня два раза в неделю и мне всегда рады в ее доме. Она передала мне первую часть писем отца и добавила, что мне не стоит переживать или грустить. К тому времени я уже поняла: пытаться сжечь тело отца было неправильно. Все мне об этом сказали. Когда мне что-нибудь говорят прямо, без шуток и намеков, я абсолютно все понимаю. Можно подумать, будто я всю жизнь этим занималась – постоянно жгла тела, – настолько упорно они продолжали об