Итак, вас публично опозорили. Как незнакомцы из социальных сетей превращаются в палачей - Джон Ронсон

– Все крутится вокруг ужаса, так?

– Какого ужаса? – переспросил я.

– Ужаса при мысли, что тебя раскроют, – сказал он.

Он выглядел так, словно идет на риск, даже упоминая само существование ужаса в разговоре со мной. Он имел в виду, что внутри каждого из нас пульсирует что-то, что, как мы отчаянно боимся, будет раскрыто и серьезно навредит репутации – наши личные версии фразы «Какое счастье, что я не такой» после «Какое счастье, что я – это не я». Думаю, он был прав. Возможно, в нашем секрете вовсе нет ничего вопиющего. Возможно, никто даже не сочтет его чем-то значимым, если он вдруг раскроется. Но мы не можем так рисковать. Так что храним его где-то глубоко внутри. Это может быть нарушение рабочей этики. Или просто чувство, что в любой момент посреди важной встречи мы можем выпалить какую-то ерунду, которая моментально докажет всем и каждому, что мы не профессионалы и вообще не приспособленные к жизни человеческие существа. Думаю, даже в нынешнюю эпоху излишней откровенности мы маскируем этот страх – подобно тому, как люди поступали с вещами вроде мастурбации до того, как все вокруг вдруг стали с бравадой рассказывать о ней онлайн. В случае с мастурбацией всем плевать. А вот репутация – это наше все.

Я перескочил на середину истории про Майкла/Джону, потому что восхищался Майклом и отождествлял себя с ним. Он олицетворял гражданское правосудие, а Джона – литературного мошенника в мире научпопа. Он сколотил состояние на эксплуатации и без того раздутого, эгоистичного жанра. И я все еще восхищаюсь Майклом. Но внезапно, когда театральный режиссер произнес ту фразу про «ужас, что тебя раскроют», я почувствовал, словно на какой-то миг передо мной приоткрылась дверца, за которой таится бескрайняя страна кошмаров, заполоненная миллионами перепуганных до смерти Джон. Скольких людей я изгнал на эту землю за тридцать лет работы в журналистике? Насколько же жутко было, наверное, быть Джоной Лерером.

Раньон Каньон, Западный Голливуд. Если бы вы оказались просто случайным прохожим и не знали, что Джона Лерер абсолютно разбит, вы бы в жизни об этом не догадались. Он выглядел так же, как на своих авторских снимках: располагающая внешность, слегка отрешенный взгляд, словно он думал о чем-то высоком и взвешенно излагал мысли своему спутнику, коим являлся я. Но мы вовсе не вели взвешенных бесед. Весь последний час Джона снова и снова повторял срывающимся голосом: «Мне не место на страницах вашей книги».

А я снова и снова отвечал: «Это не так».

Я не понимал, о чем он говорит. Я писал книгу о шейминге. И он как раз ему подвергся. Это была идеальная кандидатура.

Потом он вдруг остановился посреди дороги и внимательно посмотрел на меня.

– Моя история абсолютно не впишется в вашу книгу.

– Это почему? – спросил я.

– Как там было у Уильяма Дина Хоуэллса? – сказал он. – «Американцы любят трагедию с хеппи-эндом».

Точной цитатой Уильяма Дина Хоуэллса было бы: «Чего американская публика жаждет в театре, так это трагедии с хеппи-эндом». Думаю, Джона был весьма близок.

Я был там, потому что шейминг Джоны казался мне важным событием – он знаменовал грядущие изменения. Джона был знаменитым, но оказавшимся бесчестным автором, которого разоблачил ранее не имеющий силы человек. И несмотря на то, что лицо Джоны было искажено страданиями и паникой, я был уверен, что возрождение публичного осуждения – это хорошо. Посмотрите, кого уже успели свергнуть: узколобых колумнистов «Дейли мейл», исполинские сети спортзалов с жесткой политикой касательно отмены абонементов и – самое отвратительное – жутких ученых-создателей спам-ботов. За свою недолгую карьеру Джона написал несколько весьма интересных вещей. Некоторые его труды были просто замечательными. Но он неоднократно переходил границы, поступал некорректно, и раскрытие его обмана было закономерным.

И все же, пока мы шли бок о бок, я сопереживал Джоне. Вблизи было заметно, что он ужасно страдает. Майкл считал его состояние ширмой, «отличным, очень тщательно спланированным обманом». Я же думаю, что в его мире был сплошной хаос, и в тот последний день Джона был не «ледяным», а попросту разбитым.

«Я насквозь пропитан стыдом и сожалением, – написал он мне, прежде чем я вылетел в Лос-Анджелес, чтобы встретиться с ним. – Процесс шейминга просто чертовски жесток».

Представления Джоны о своем будущем были столь же мрачны, что и у Майкла, и у Эндрю Вайли. Он видел сплошную разруху до конца жизни. Представьте, каково это – быть тридцатиоднолетним в стране, которая свято верит в искупление и вторые шансы, и пребывать в убеждении, что у твоей трагедии нет счастливого конца. Но мне казалось, что он излишне пессимистичен. Разумеется, после раскаяния и некоторого времени в отчуждении он вполне мог убедить своих читателей и коллег, что способен исправиться. Способен найти способ вернуться. Ну, то есть… мы же не монстры.

* * *

Джона Лерер всегда мечтал писать о науке. После того как он согласился встретиться со мной, я нашел одно старое интервью, которое он дал для студенческой газеты десятью годами ранее, когда ему был двадцать один год.

Это интервью было опубликовано по случаю того, что Джона получил стипендию Родса для двухгодичной программы обучения в Оксфордском университете. «Каждый год тридцать два молодых американца становятся стипендиатами программы Родса, – гласит текст на ее сайте, – и отбор проходит не только на основании их выдающейся академической успеваемости, но и характера, приверженности другим и общему благу».

Билл Клинтон был одним из стипендиатов Родса, равно как и космолог Эдвин Хаббл, и кинорежиссер Терренс Малик. В 2002 году всего два студента Колумбийского университета были удостоены этой награды – Джона и Сайрус Хабиб, который сегодня, десять лет спустя, является одним из немногочисленных слепых американских политиков и самым высокопоставленным ирано-американцем в политической жизни США, занимающим должность в Законодательном собрании штата Вашингтон. Звучит потрясающе.

Джона начал писать свою первую книгу под названием «Пруст был нейробиологом»[11], еще будучи стипендиатом Родса в Оксфорде. Ее посыл заключался в том, что все сегодняшние великие открытия нейробиологии были сделаны веком ранее творческими личностями вроде Сезанна и Пруста. Прекрасная книга. Джона был весьма умен и хорошо писал – и это не то же самое, что сказать, что и при Муссолини поезда ходили по расписанию[12]. На протяжении своей недолгой карьеры Джона транслировал здравые мысли, писал не замешанные в скандалах эссе. После Пруста увидела свет книга «Как мы принимаем решения» и, наконец, «Вообрази». Параллельно с этим Джона заработал целое состояние, выступая с вдохновляющими речами на – назовем парочку из бесчисленного списка конференций, о которых я никогда не слышал, но на которых он был основным докладчиком – Всемирной конференции Международной ассоциации бизнес-коммуникаторов в Сан-Диего в 2011 году; «Фьюжн», Восьмой ежегодной конференции пользователей «Ди-2-Эль» в Денвере; Национальной конференции «Жертвователи – эффективным организациям» в Сиэттле в 2012 году.