Урод - Константин Соловьев

– Не подходи, шэл Алдион. Не подходи ради собственной жизни. Этот удар может стоить гораздо больше, чем ты думаешь.

Голос у ворожея был глухой и равнодушный, даже ленивый. Словно он разговаривал не с шэлом, а с докучающим беспокойным ребенком.

Крэйн мягко занес эскерт, но на полпути, прежде чем лезвие успело коснуться наплечника касса, вдруг понял, что не сможет ударить. Это ощущение было настолько внезапно и ошеломляюще, что он не сразу осознал его – словно скользкий ледяной червячок одним плавным движением проник в грудь и свился там, крохотный и недосягаемый. Крэйн машинально довел движение до конца, темное острие эскерта уставилось в шею ворожея. И замерло. Верная послушная рука, столько раз без промаха разившая цель, затвердела, и это было настолько неожиданно, что Крэйн почувствовал на лбу холодные капли пота.

Этого не могло быть, но это было – эскерт вместе с рукой превратился в неподатливый нарост на его теле.

Чувствуя, как наростает безмолвное удивление толпы, Крэйн качнул эскертом, словно проверяя, насколько сбалансировано оружие, и с надеждой посмотрел на старика, надеясь уловить в его глазах хоть каплю страха.

Если бы был страх – удар пришелся бы мгновенно, тогда все было бы просто и понятно.

Тщетно. Ему вдруг показалось, что именно старик заносит оружие, а он лишь беспомощно повторяет его действия. Это ощущение было невыносимо, стержень силы и уверенности внутри него дал трещину, наткнувшись на непреодолимое препятствие. Препятствие странное, никогда им не видимое, похожее не столько на крепкую стену, сколько на упругую захлестывающую сеть. И сейчас в этой сети бился он сам, а ворожей смотрел на него и кривил губы, то ли гримасничая, то ли насмехаясь над ним – беспомощным, униженным и оскорбленным. Этим препятствием был странный ворожей.

Медлить было нельзя – это он чувствовал всей кожей, каждой клеткой и каждым напряженным нервом, бить следовало сейчас же, пока не стало слишком поздно.

– Гораздо больше, – повторил старик, и Крэйн понял, что прошло всего несколько мгновений, хотя он готов был поклясться, что не меньше минуты.

И волна ярости и позора за себя, беспомощного и слабого, еще недавно кичившегося своей силой, прорвала плотину неуверенности. Крэйн понял, что он должен сделать, и эскерт, послушно прочертив в воздухе петлю, метнулся к ненавистному лицу, к двум прозрачным озерам с пустотой внутри.

Рука ли его ослушалась или в последнюю секунду эскерт наткнулся на хитиновую пластину вельта, но удар пришелся в грудь, тяжелое лезвие беззвучно пропороло ткань и с мягким хрустом вошло между ребрами, отбросив старика к стене. Крэйн попытался выдернуть эскерт, но тот прочно застрял в теле и не поддавался. Старик резко вздохнул, но даже не попытался извлечь лезвие, лишь удивленно посмотрел на стремительно бегущую вниз алую черту. Прижавшись к стене, он медленно сполз на пол.

– Хороший удар… – удивительно, но даже голос его не изменился, хотя легкое, несомненно, было задето. – Хорошо, что это произошло… так.

Крэйн отскочил в сторону, его трясло, непослушные пальцы с трудом поймали пляшущую рукоять с витыми шнурами. Второй эскерт покинул ножны неохотно, сопротивляясь, как живой. Даже оказавшись на свободе, он дрожал и плясал, отказываясь оставаться в одном положении. Крэйн зарычал и снова подошел к старику, осевшему у стены, намечая завершающий удар. Не суметь с одного удара уложить безоружного – да весь Алдион будет смеяться ему, шэлу, в лицо! Да возможно ли это, или тут действительно ворожба?

– Ты, – старик теперь дышал с трудом, в уголке рта надулась и исчезла крошечная алая капля, несколько секунд ему пришлось промолчать, – завершай.

Ледяные пустые глаза вдруг оказались совсем рядом, и Крэйн почувствовал, как что-то внутри его обмирает, покрывается колючей и острой ледяной коркой. Сердце, только что бившееся ровно и сильно, вдруг провалилось куда-то вниз, в ушах противно зазвенело. Закопченная деревянная стена поплыла перед глазами, лицо старика отошло на задний план, подернулось дымкой и стало полупрозрачным. Крэйн попытался опять разжечь в себе ярость, но вместо этого лишь почувствовал, как лицо окатило чем-то горячим, словно кровь. Ничего не понимая, сбитый с толку, ошарашенный, напуганный, он потянулся к этому лицу, рванулся сквозь призрачную дымку в последнем порыве – увидеть еще раз эти глаза.

Увидеть – и понять.

Тщетно.

Ощущение исчезло мгновенно, туман рассеялся. Осталась только неровно освещенная факелами комната и умирающий старик у стены. Глядя снизу вверх на Крэйна, он молчал, и по узкому острому подбородку стекала густая нитка крови. Ощущения скачком вернулись в норму – Крэйн почувствовал спиной стену, к которой безотчетно прижался кассом, услышал взволнованные голоса дружинников за спиной, увидел разгоряченные, почти лишенные человеческих черт лица с горящими глазами, которые жадно смотрели на него, шэла Алдион, беспомощно стоящего с обнаженным эскертом в руке. От багрового свечения факелов жгло глаза, воздух казался горячим и терпким, он пах кровью и пылью, на все это наслаивался ужасный запах из котла, где все еще бурлила непонятная жидкость. Крэйна замутило, он резко отвернулся от старика и увидел взволнованное лицо Армада.

– Что с тобой, Крэйн? Говорить можешь?

– Ничего. – Голос повиновался ему с трудом. – Я в порядке. Витор!

– Здесь.

– Докончи. Мы идем обратно.

Дружинник поспешно шагнул к старику, нерешительно поднимая собственный эскерт. Крэйн оттолкнул Армада и вышел из склета. Столпившиеся у порога, но не решавшиеся зайти внутрь отхлынули в стороны, освобождая ему дорогу. Показалось, или на лицах их действительно было удивление?

Крэйн молча засунул так и не пригодившийся эскерт в ножны и пошел вперед. Где-то за его спиной раздался тихий шелестящий свист, а затем что-то вроде приглушенного всплеска, словно кто-то кинул крошечный камешек в спокойные и глубокие воды озера. Кажется, был еще скрип, словно чем-то крепким и острым царапали по дереву, но это уже могло ему показаться.

Увидев его, трактирщик вздрогнул и отступил в сторону, пропуская внутрь. Крэйн усмехнулся, ловя его испуганный взгляд, взгляд безвольного жалкого раба, и вошел внутрь, жестом приказав дружинникам остаться снаружи. Сейчас ему не хотелось видеть человеческие лица. Минутная слабость? Возможно. Сейчас ему требуется лишь полный кувшин фасха и одиночество. К счастью, все посетители давно покинули залу, он мог остаться наедине сам с собой. Брезгливо окинув взглядом обломки и черепки на полу, он отыскал чудом уцелевший стол и сел, положив рядом ножны с двумя оставшимися эскертами. Шипастые лезвия, несмотря на ножны из плотной кожи и касс, натирали спину. Ему казалось, словно к спине его приложили две раскаленные полосы. Третий эскерт, покрытый кровью старика и переданный Витором, он не глядя сломал о колено и выбросил около склета.

Смазливая молодая прислужница робко подошла к нему, нерешительно потупив глаза. Даже света оставшихся факелов хватало, чтобы увидеть густой румянец на ее детских еще пухлых щеках.