Не девушка, а крем-брюле - Татьяна Булатова

Выслушав длинную тираду учителя, Василиса наконец-то поняла, к чему весь этот сыр-бор. Ежихе просто не хотелось напрягаться: рапорт был сдан, а в нем и список выпускников и распределение по классам: гуманитарному, физико-математическому, химико-биологическому. И получается, ни в одном из них для Ладовой места не было. «Не будет по-вашему!» – мысленно поклялась Василиса и не типично для себя широко улыбнулась: ей стало легко от собственной смелости.

– Что смешного я сказала?! – тут же отреагировала Лариса Михайловна и занервничала. «Возможно, я чего-то не знаю, – засомневалась она. – И за Ладовой кто-то стоит?»

Но за Ладовой никого не было, даже Хазову и ту ветром сдуло. Бей – не хочу. Но обескураженная улыбкой Василисы, классная руководительница на всякий случай сошла с тропы войны и распахнула объятия перед нерадивой ученицей:

– Ну что, дружок? – пропела Ежиха и засверкала глазками: – Подумаешь?

– Я все решила, – Ладова повесила на плечо сумку.

– Это тебе только кажется, – предприняла последнюю попытку Лариса Михайловна, но тут же отступила, почувствовав в Василисе мощное внутреннее сопротивление, совершенно не сочетающееся с внешним обликом белоголовой рохли. – Пусть будет по-твоему, – выдавила из себя классная руководительница и, не зная, что делать дальше, распахнула тетрадь Ладовой.

Довольно неряшливым почерком под темой «Хороший человек – это…» было написано несколько предложений. «Краткость – сестра таланта», – усмехнулась про себя Лариса Михайловна и зачитала вслух:

Нет такой профессии «хороший человек». То, что одному кажется хорошим, другому покажется отвратительным. Зато и первый, и второй захотят доброго к себе отношения. А проявляется оно в умении принимать человека таким, какой он есть. Поэтому «хороший человек» никогда не унизит, не оскорбит и не усомнится в твоем выборе, даже если он ему непонятен. Вот в этом и состоит призвание быть «хорошим человеком»».

– И что я должна за это поставить?! – Ежиха потрясла тетрадью перед Василисиным носом.

– Что считаете нужным, – опустила голову Ладова, но буквально уже через секунду посмотрела на классную руководительницу и снова улыбнулась победной улыбкой уверенного в своей правоте человека: – До свидания, Лариса Михайловна.

– До завтра, Василиса. И не забудь принести нормальное сочинение, – Ежиха протянула Ладовой ее тетрадь.

– Это нормальное сочинение, – тихо проговорила ученица и вышла из класса.

– Она не оставит тебя в покое! – сделала вывод закадычная подруга, верность которой Василиса хранила с того самого дня, когда та поклялась дружить с ней до конца жизни и в подтверждение истинности своих намерений, не моргнув глазом, проглотила половину дождевого червя, безмятежно свернувшегося на самом дне большой лужи городского парка.

– На! – Гулька протянула вторую половину скользкого бордового шнурка, не прекращавшего шевелиться, несмотря на тяжесть проведенной экзекуции. – Ешь!

– Я не могу! – попробовала было отказаться Василиса, но через минуту, справившись с рвотным позывом, зажмурилась и засунула червяка за щеку, изобразив при этом глотательное движение.

– Ну как? – заинтересовалась Гулька Низамова, поздняя и единственная дочь возрастных родителей.

– Ныкак, – промычала обманщица и замотала головой.

– Тошнит? – догадалась Гулька и с сочувствием взяла белоголовую девочку за руку. Василиса кивнула, и от стыда, что не получилось довести ритуал братания до своего естественного конца, чуть не заплакала.

– Выплюни, – посоветовала проницательная Гулька и продемонстрировала, как это делается.

– Ны могу, – еле выговорила Василиса и пошла красными пятнами от волнения.

– А ты смоги, – очень серьезно произнесла Гульназ, и ее левый глаз уехал куда-то в сторону. С ней всегда так происходило, когда та собиралась сказать нечто важное.

– Ну ты же съела! – объяснила свою медлительность Василиса.

– Ну, я – это совсем другое дело, – без ложной скромности заявила Гулька и заставила новоиспеченную подругу открыть рот. Неискушенная Ладова с готовностью повиновалась, и Гульназ, подражая родителям-стоматологам, профессионально произвела осмотр ротовой полости. Правда, вместо стоматологического зеркала она воспользовалась огрызком карандаша, но делу это не помешало.

– Ничего нет, – сообщила Василисе Гулька. – Наверное, рассосался.

– Ны рассосался, – промычала Ладова и достала из-под языка двумя пальцами свою половину.

– Надо же! – удивилась Гулька и поднесла червяка к глазам: – Живой еще…

От этих слов Василису замутило, и она разрыдалась от ощущения собственной неполноценности: «Такая необыкновенная девочка! Полцарства за такую подругу – и мимо!» Но судьба распорядилась иначе и приказала дружбе быть.

– Ты чё ревешь? – обеспокоилась Гулька.

– Я не реву, – Василиса торопливо вытерла слезы и стала похожа на белого кролика с красными глазами. Таких продавали в магазине «Рыболов и охотник».

– Тогда кровью поклянись! – потребовала Низамова и достала из заднего кармана умопомрачительной джинсовой юбочки осколок стекла. Слава богу, и Гулька, и Василиса не особо разбирались в терминологии, поэтому кровопускание прошло для обеих практически безболезненно: пара-тройка царапин, микроскопические капельки крови, но и этого было достаточно, чтобы дружба завязалась прочным межнациональным узлом.

– Бятяч![1] – зашипела Низамова и закосила левым глазом. – Чё будем делать?

– Ничего не будем делать, – отмахнулась от подруги Ладова и расплела косу.

– Васька! – Гульназ могла так называть Василису. – Вот почему тебе так повезло? Ты – белая! А я – черная! Я маме говорю: «Осветлюсь». А она: «Все равно белой не будешь. Будешь желтой. Как я». А я не хочу желтой!

– Зато ты худая, – с завистью вздохнула Ладова и посмотрела на свои полные ноги: ни дать ни взять бройлер.

– Ну, так я же столько сладкого не ем, как ты.

– Я теперь тоже не ем, – открыла секрет Василиса.

– Чего-то случилось, а я не знаю? – хихикнула Гулька и ткнула Ладову острым локотком в бок.

– Все ты знаешь, – потерла ушибленное место Василиса. – Буду худеть. А то не человек, а белый медведь.

– Медведица, – с любовью поправила ее Низамова и предложила бегать по утрам в школьном саду. – Давай, Васька! Движение – это жизнь. Кстати, ты подумай, может, вместо кулинарного пойдешь со мной в медицинское?

– Нет, – отказалась от предложения Ладова.

– «Нет» – это про медицинское или про бегать?

– И про то и про другое: ненавижу бегать.

– Васька, я тоже много чего ненавижу… Вся жизнь такая: ненавидишь – и делаешь, ненавидишь – и делаешь. Я например, козье молоко ненавижу. А пью, иначе абика[2] обидится.