Я тоже - Ольга Николаевна Калашян

и проникла в мои уши: «Надо быть полной дурой, чтобы не проверить его телефон!» Что случилось? Почему я восприняла это как руководство к действию? До сих пор не могу объяснить. Может, это и есть «женское чутье». Мы можем быть слепы годами, а потом это чувство исподтишка настигает и бьет тяжелой бутылкой по голове, вонзается тупым ножом между ребер. Ни разу не изящно. Никогда так не делала и считала унизительным вторгаться в телефонную жизнь, но маленькие детали начали на глазах у меня складываться в целые некрасивые фрагменты, и принципы я отодвинула в сторону. В тот же вечер я дождалась, когда Олег уйдет в душ, взяла его телефон, налила бокал вина и начала читать. Я не долго искала… Я до сих пор могу, как клавиши, перебрать все эмоции одну за другой. Только если на пианино они белого и черного цвета, то мои были черными и очень-очень черными. Я читала, как мой муж флиртует со своей студенткой. Рассказывает, как у него прошел день, пишет, что скучает… О, я сильная, я прочла все до конца… Дождалась, когда он выйдет из душа, переоденется. Думаю, я оттягивала свой гнев как струну, которой собиралась что-нибудь ему отрезать. Горло мое скребли ногтями изнутри множество демонов, на глаза давил пульс.

Он вышел в столовую с бережно зачесанными назад волосами, своей обычной медленной походкой, аккуратно расставляя ноги вправо и влево. И вот тогда я немного отошла назад, чтобы повыше допрыгнуть… Я вцепилась ему в горло с тихим хрипом, а он даже не сопротивлялся, просто старался отстраниться рукой, закрыть лицо локтями. А во мне сил было, как в десяти крепких мужиках! Потом, после долгой безрезультатной возни, из меня, как из тюбика, начало выдавливаться густое черное слово. Одно только слово. И почему оно? Никогда его не употребляла. Но почему-то в момент, когда я душила своего мужа, я шептала «мразь». Что было бы дальше, если бы не подбежал Макс, я не знаю. Он схватил меня сильно сзади, и я оказалась в тесном кольце его рук, ноги мои болтались в воздухе и пытались дотянуться до врага. Но ничего не выходило.

– Макс! Макс, пусти меня!!! – Я пыталась выбраться, но он держал меня слишком сильно, тут понадобилась бы помощь еще трех мужиков как минимум, мои десять не справлялись. – Маленький рыжий лепрекон!!! Ты все знал, признайся!!! – Я плотно застряла в тисках этого рыжебородого хоббита и понимала, что надо менять тактику.

– Хорошо. Макс, я не буду драться, отпусти… отпусти, я тебе говорю!… Отпусти… Все, я не буду драться, не буду.

– Ты уверена? – услышала я сзади.

– Уверена! Отпусти…

Макс медленно опустил меня на землю, разжал кулаки, но отходить в сторону боялся. Я чувствовала, что стоит мне сделать хоть одно резкое движение, и он опять возьмет меня в тиски. Бой был неравным. Я посмотрела последний раз в глаза этому чистовымытому предателю, кинула ему телефон под ноги, развернулась и пошла на улицу, чтобы дышать, чтобы пропустить через себя лес и горы и понять в конце концов, что есть вечность, а есть мой муж – мразь. И нам не по пути…

…

Итак с чего начать… С первого отрицания, которое приходит за всем… За гневом, за обидой, за апатией. Неважно что им предшествует, – эти слова все равно взгромоздятся на свое законное место. «Я не смогу». Это как перед прыжком в высоту. Подбегаешь к палке и в последний момент тормозишь. Ну или прыгаешь, но страх всегда есть. Страх сбить палку и упасть. «У меня трое детей, ну кому я буду нужна», «у нас общий дом», «а кто сказал, что дальше будет лучше», «я привыкла к нему»… Продолжать? Не буду.

Во время стресса, если делать что угодно, пускай и механически, организм начинает крайне рационально мыслить. Надо просто начать. Завести маленькие моторчики внутри себя и прыгать, наконец. Вниз или вверх. Все – движение. А движение – это жизнь.

Уезжали мы с курорта по отдельности. Вначале я молча, потом ребята.

…

Дома было пусто, пространство было всегда поделено на двоих и словно отказывалось принимать меня одну, упрямо выталкивая на улицу. Уже месяц как я жила без Олега, пользовалась одной тарелкой и одной кружкой, раскидывала везде белье. На тридцать второй день холостяцкой жизни я первый раз подошла к зеркалу: на теле осталось немного загара после солярия, но оттенок был бледноват; лямки лифчика немного впивались в плечи; грудь на троечку, хотя не так давно я ей гордилась; в общем, тело было стройное, худенькое, но не хватало какой-то подтянутости, не пружинило оно, сразу видно… Скорчила гримасу сама себе в зеркало. Сегодня был мой вечер! Сегодня я должна быть отпад. Да, отвал башки. Потратила полчаса у открытого шкафа, вроде и футболку маленькую повесить негде, но носить было совершенно нечего. Итак. Я была дама преклонных лет, целых тридцать с копейками, я выгнала своего мужа из дома и уже начала немного сомневаться в правильности такого поступка, и мне просто катастрофически необходимо было дать себе пощечину из серии «соберись, тряпка!» и взбодриться немного.

Я собрала себя очень тщательно, как собирают букет на праздник, даже глаза подкрасила! Вначале опустошила пару хороших магазинов (никто не отменял шопинг-терапию), потом зашла съела шоколадный кекс в кофейню-стекляшку и пошла бродить по городу в поисках новой жизни.

Мы встретились с Максом тогда случайно. Столкнулись на Невском, я даже была раздосадована в первое мгновение этой встречей. Но потом прошло. На мне было удачное платье напряженного красного цвета, как вишня, которая вот-вот лопнет, как воспаленное горло. Оно даже не кричало, нет, верещало о том, что я хочу перемен! Может, поэтому он и притянулся тогда на его зов? Мы сели в первое попавшееся кафе, немного выпили, а потом и много. Помню картинку: Макс крутит стакан в руках, а я сижу, облокотившись о старый потертый кафешный комод. Размышляю тихо в распущенные волосы, что когда-нибудь я тоже стану такой, буду открывать рот и скрипеть им, словно крышкой, неподъемная, с миллионом трещинок на лице.

– Макс?

– Угу.

– Макс, ведь мне всего-то хочется, чтобы он думал обо мне и у него выступала капелька пота на лбу, хочется, чтобы он никогда ко мне не привык, чтобы любил мои ступни, мои ладони, мои линии и следовал за ними вслепую. Мне хочется… Чтобы мы всегда были противно честны друг перед другом, ублажали друг друга этой правдой, ранили, интриговали и надоедали… Но все