Шотландия: Путешествие по Британии - Генри Воллам Мортон

Он вернулся с военной службы примерно в 1694 году, обосновался в Фингланде и влюбился в Энни Лори. Традиция гласит, что Энни не возражала против того, чтобы стать возлюбленной Дугласа, однако воспротивились ее родители. Они избрали весьма старомодный метод убедить дочь: заперли ее в комнате до тех пор, пока она не даст слово разорвать отношения с юношей. Она подчинилась. Но вместо того, чтобы «умереть за нее», как было обещано в песне, Уильям Дуглас вскоре сбежал с мисс Элизабет Кларк из Грендойха в Ланарке и женился на ней, а сама Энни Лори вышла замуж за Александра Фергюссона из Крэгдарроха! И это те страстные любовники, молва о которых прокатилась по свету!

Впрочем, популярностью песни мы обязаны не самому Дугласу. Леди Джон Скотт из Споттисвуда переделала текст и сочинила новую мелодию, что сделало песню необыкновенно известной. Одна из странностей литературы заключается в том, что три бессмертные песни были созданы тремя шотландками, которые годами скрывали свое авторство. «Лесные цветы» написала Джин Эллиот, дочь сэра Гилберта Эллиота из Минто, а «Старый Робин Грей» — леди Энн Барнард, как она сама утверждала, чтобы улучшить грубую старинную мелодию!

«Энни Лори» едва ли когда-то издавалась или исполнялась в том виде, как ее сочинила леди Джон Скотт.

Чтобы оценить, как именно она меняла текст, чтобы улучшить оригинал, стоит почитать версию самого Уильяма:

Долины и горы

Росою покрылись,

И мы с Энни Лори

Навек обручились,

Чтоб вместе и горе,

И радость встречать.

Я за Энни Лори

Готов жизнь отдать.

Возлюбленную он описывал в терминах, пригодных для естественной истории:

Как пава ступает,

Лебедкой плывет,

Горлицей витает

Весь день напролет,

И что тут сказать —

Я за Энни Лори

Готов жизнь отдать.

Думаю, большинство согласятся, что леди Скотт, которая придала Энни Лори такие черты, как изогнутые дугой брови, лебединая шея, а глаза голубые и не «закатывающиеся», оставила последующим поколениям куда более приятный образ!

Что за странная песня! Что есть в ней, кроме мимолетного настроения? Ни в Энни Лори, ни в Уильяме Дугласе не было ничего примечательного. Их роман был совершенно банальным. Просто однажды вечером Уильям пребывал в сентиментальном настроении, а потому сел и сочинил песенку, обессмертившую его любовь к девушке, которая потом вышла замуж за другого!

Я за Энни Лори

Готов жизнь отдать.

Я вернулся в Дамфрис с тяжелым чувством, постаравшись проделать обратный путь как можно быстрее.

Оказавшись снова в Дамфрисе, я проехал к таверне «Глоуб», самому удачному памятнику в честь Бернса. Я бы предпочел испытать разочарование от встречи с местом рождения поэта в Аллоуэе, чем увидеть исчезновение «Глоуб». Бернс, верно, улыбнулся бы печально, взглянув на дом, где родился; но как бы он порадовался известию, что в «Глоуб» по-прежнему подают портер и эль, причем таким людям, с которыми он сам привык выпивать в этом скромном заведении. Вероятно, это одно из немногих мест в Шотландии, где Бернс сразу почувствовал себя дома, если бы вернулся из царства теней.

Трагичная судьба мертвых поэтов пасть жертвами комитетов и подвергаться в юбилеи — благословенно редкие — напасти долгих и пафосных речей, произносимых духовными лицами и профессорами, в то время как бакалейщики и промышленники стоят с унылыми лицами, зато в парадном облачении; или они становятся естественной добычей скучных и льстивых обществ, которые при жизни вызвали бы у самих поэтов тошноту! Очевидно, нет способа защитить поэта от его почитателей.

Однако таверна «Глоуб» в Дамфрисе каждый вечер заполняется обыкновенными работягами, дорожными и фабричными рабочими, которые пьют, пока влезает, и распевают песни Бернса, так как понимают их и любят. Почтительность — столь пугающий аспект деятельности всех литературных обществ, — к счастью, полностью отсутствует в «Глоуб». Они называют поэта «старина Робби» и помнят о нем все, что Бернсы стараются позабыть. Я бы назвал это реальностью, и было бы настоящим позором для поклонников Бернса и ученых сообществ по всему миру, изучающих его творчество, доведись таверне «Глоуб» исчезнуть.

Я протиснулся в маленькую комнату, где наливали пиво, наслаждаясь взлетающими вверх и падающими голосами жителей Дамфриса, грубоватыми возгласами, взрывами смеха, доносившимися из соседнего большого зала. Я заговорил с краснолицым, голубоглазым молодым человеком о Бернсе и о «Глоуб», прикидываясь полным невеждой и случайным путником. Это единственный способ вовлечь людей в разговор. Мой настрой чуть не был сбит, когда молодой человек посоветовал мне почитать мою собственную книгу о Шотландии. Я пообещал непременно это сделать. Хозяин заведения, в рубашке с закатанными рукавами, облокотился на прилавок бара и доверительно сообщил:

— Эй, он был тут, в этой самой комнате, но никому не признался, кто он такой.

Он сказал, что сразу узнал бы меня, если бы я только вернулся, и выразил надежду, что однажды ему еще доведется угостить меня выпивкой в благодарность за честное описание его заведения.

Я был так тронут его словами и всеобщим доброжелательным отношением собравшихся к моей книге — я ведь всегда думал, что едва ли можно услышать о себе за спиной нечто хорошее, — что поднял воротник повыше, чтобы скрыть лицо.

Какое же это счастливое и веселое место — таверна в Дамфрисе! Ее жизнерадостность сохраняется, словно памятник тому, кто привносил столько радости в жизнь. В определенном смысле, без Бернса «Глоуб» не имела бы ни такой вдохновенной атмосферы, ни традиции. Вечер за вечером жизнь кипит здесь ключом, оставаясь той, что была знакома ему самому, что существовала в его представлениях.

Я чувствовал себя дома. Теплота и дружелюбие Шотландии встретили меня у самого порога. Так что я пожелал всем доброй ночи и покинул «Глоуб», испытывая странное ощущение, что я — мой собственный призрак. Непривычное чувство, когда тебе рекомендуют тебя самого; и еще более дико думать, что если ты скажешь о себе что-нибудь дурное, посторонние люди станут защищать тебя перед тобой!

Когда часы пробили десять, я вернулся в спальню, в которой имелся умывальник с проточной водой. Все стены номера были обшиты дубовыми панелями, выкрашенными в белый цвет. Некоторое время я смотрел в окно, на широкую, мощеную Хай-стрит. Небольшая группа мужчин продолжала горячий спор даже после того, как их выгнали из пивной; они стояли возле экзотического фонтана, который устроен в память о странной дате, свидетельствующей о своеобразном чувстве юмора: открытие водопровода в Дамфрисе 21 октября 1851 года. Это колоссальное событие для шотландского городка. Каменное основание фонтана вздымается, как огромный свадебный пирог. Наверху сверкают позолотой три журавля, ниже видны четыре позолоченных дельфина, а еще ниже четыре фигуры щекастых африканских мальчиков держат маленьких аллигаторов. Достигнув столь фантастических стандартов жизни, жители Дамфриса посадили вокруг фонтана четыре кактуса. Трудно вообразить более нелепый мемориал полезным свойствам воды.