Концепция лжи - Алексей Бессонов

Ангелы не носят скафандров.

Те, кого он видел в последние секунды перед тем, как умереть от удушья, каким-то образом протащили челнок на огромное расстояние и с огромной скоростью, доставив его в патрулируемый район… те самые тридцать часов хода он преодолел менее чем за час. Это была субсветовая скорость.

Скорость звездолета, маневренный режим.

Значит, раненая Люси осталась у них. Но у кого, у них? Леон почувствовал легкое головокружение. У кого? Ни одна из Старших рас, известных землянам, не была похожа на людей, по крайней мере, настолько. Получалось, в Солнечной системе орудует некто, весьма близкий к хомо телом и, несомненно, духом – Леон хорошо помнил, сколько участия было в протянутой ему ладони, затянутой в черную металлизированную перчатку. Некто, не известный Земле… и Старшим?!

Они спасли меня и оставили у себя раненую девушку. И они имеют звездолеты. Как можно было доставить сюда мой челнок? Не тащили же они его на веревке… Значит, их корабли настолько велики, что легко могут принять челнок на борт. А ведь для этого нужно иметь, как минимум, пустой трюм… «Галилео» не смог бы взять посторонний объект таких размеров, некуда.

И еще оружие, ручное оружие на поясах.

Боевой звездолет неизвестной расы?

Если бы они пришли со злом, то не стали бы отпускать меня. И вообще, как они вытащили меня с того света? Сколько у них было времени? Несколько минут?..

Леон растянулся на койке и посмотрел на низкий кремовый потолок.

Может быть, хронометр просто врет?

От этой мысли ему стало смешно. Врущий хронометр на немецком корабле! Еще чего…

Ладно, сказал он себе, Бог с ним, с хронометром. В данный момент это все не суть важно. Сейчас придет командир этого гордого корыта: что я ему скажу? Что «Галилео» погиб где-то в тридцати часах хода отсюда? Но как, черт возьми, я объясню тот факт, что у меня почти не выжжено топливо?!

Леон закрыл глаза, вытянулся на койке и постарался выровнять сбивающееся дыхание.

Почему они вообще отправили меня сюда? Меня – отправили, Лю – оставили? Девочка понравилась? Нет, тут что-то другое. Скорее всего, ее оставили потому, что у нее перелом. И, возможно, повреждение позвоночника, ей нужна была срочная помощь. Тогда… От мелькнувшей в голове мысли он снова потерял дыхание.

Тогда получается, что отправили меня по просьбе Люси.

И, может быть, слили остаток горючки?!

Дверь отсека распахнулась ровно через час после ухода доктора. В помещение неторопливо вошел высокий мужчина с крупной головой и пробивающимся, несмотря на многолетнюю борьбу, круглым животиком. Большие серые глаза смотрели с добродушной ленью, но где-то в их глубине светилась внимательная, недоверчивая мысль. Бросив на вошедшего короткий взгляд, Леон решил, что с ним не все так просто, и резво вскочил на ноги:

– Капитан Макрицкий, вахтенный пилот рейдера «Галилео Галилей»…

– Оберст-лейтенант Ганнеман, – ответил ему командир, – не беспокойтесь, – его рука мягко усадила Леона обратно на кровать, – вам нет необходимости соблюдать уставные нормы… по крайней мере, сейчас. Как вы себя чувствуете? Когда ребята доставили пана капитана на борт, пан капитан был совсем неживой. Вы в порядке?

– В полном, – отозвался Леон. – И адски хочу курить.

– Восточные привычки, – ворчливо хохотнул Ганнеман, доставая из кармана своего серо-голубого кителя пачку «Лаки Страйк», – я бывал у вас на родине… и сейчас готов был поспорить, что в первую очередь вы потребуете отраву. Обед у нас будет через час. Доживете? – поинтересовался он, глядя, как Леон жадно втягивает в себя голубоватый дым.

– Доживу, – кивнул Макрицкий. – Война войной, а обед – по распорядку.

– Совершенно верно.

Ганнеман присел на край второй койки, что стояла под противоположной переборкой, и посерьезнел:

– Что у вас произошло?

– Авария. Неприятная авария, – Леон выдержал его взгляд. – Не хочу показаться невежливым, но боюсь, что по ряду причин докладывать я буду только комиссии Ассамблеи.

– Вы устали, – Ганнеман вежливо улыбнулся, давая понять, что понимает его и не собирается настаивать. – Сколько вы шли, часов тридцать? Ваши баки высушены так добросовестно, что в это трудно поверить. Пришлось маневрировать?

– Я жарил почти напрямую, – соврал Леон. – Препятствий почти не было.

Сигарета показалась ему сладкой, как мед.

* * *

… – Астероид не был обозначен ни в одной из имевшихся на борту лоций. По независящим от нас причинам он не был обнаружен – лейтенант Ковач предположила, что его проспал старший навигатор майор Джессеп, сдававший ей вахту.

Расплывшаяся в кресле негритянка в чопорном синем костюме постучала по столешнице золотым карандашиком.

– Я попросила бы вас быть более сдержанным в определениях, – произнесла она, сверля Леона ненавидящим взглядом. – Майор Джессеп не мог «проспать» что-либо на вахте… или вы считаете иначе?

Сука, едва не заорал Леон. Поганая сука, чтоб ты лопнула от своего жира! «Майор Джессеп не мог проспать»… твой черный дрочила мог проспать второе пришествие, а не то, что эту проклятую каменюку с этой проклятой станцией!

Вспомнив о станции, Макрицкий закусил губу. Сдержанность и еще раз сдержанность, сказал он себе. Не приведи Бог ляпнуть…

– По крайней мере, он не занес результаты своих наблюдений в бортжурнал и не счел необходимым доложить о них по вахте, – сообщил Леон сквозь зубы. – Лейтенант Ковач обнаружила малую планету сразу же, как только приступила к обычной процедуре тестирования ходовых радарных систем. Она начала тесты на несколько минут раньше графика, и у нас, таким образом, оставалось вполне достаточно времени, чтобы совершить маневр уклонения.

Главой комиссии был сухонький сенатор от штата Флорида; он сидел прямо напротив Леона, и в его выцветших от старости глазах то и дело вспыхивали огоньки неодобрения. Ему все было понятно: мерзавцы угробили дорогостоящий корабль, причем спастись удалось одному этому славянину, который, как и все его сородичи, после Депрессии успешно играет в гордую независимость. А корабль, тем временем, был оплачен деньгами налогоплательщиков, за которые он, сенатор, несет вполне ощутимую ответственность.

В горле главы комиссии что-то неприятно скрипнуло.

– Объясните нам, почему лейтенант Ковач начала тестирование раньше, чем это было положено по графику.

Макрицкий почувствовал, что теряет связь с реальностью. Чтобы не сорваться, он задумчиво потеребил пальцами золотую цепочку своей сабли. В данный момент он испытывал сильнейшее желание вырвать ее из ножен и рубануть наотмашь по скорбно поджатым губам главы комиссии Ассамблеи Космоплавания.

Вся эта пытка шла второй день; из шести членов комиссии четверо были американцами. Леон понимал, что рассчитывать на особое снисхождение ему не стоит, но все же надеялся, что расследование не затянется надолго.