Прости меня, если сможешь - Яна Ясная

Мы оба замолчали. Мне нечего было сказать. Мое мнение о нынешнем состоянии медицины она знала, и лестным оно не было. Мы все когда-то, как и ее заведующая, наивно верили, что как только закончится война — все вернется на круги своя. Пусть не сразу, в тот же день, но постепенно, потихоньку…

Увы. Становилось только хуже.

Гражданская война — страшная вещь. В ней враг не враг, и победитель не победитель. Вот только понимание этого приходит только тогда, когда ты уже увяз в ней по уши.

— Так что, — вдруг проговорила Камилла и, наклонившись, поцеловала меня в макушку, — езжай в Уизел-холл, братик. Вези подальше от идиотов эту злосчастную темную. Я считаю, что ты прав. Но буду приезжать не реже двух раз в неделю! А с Томом я еще поговорю…

Когда я, наконец, решил покинуть отцовский кабинет, весь дом уже спал.

Я давно привык ложиться поздно и вставать рано, и как Камилла ни пыталась убедить меня, что среди прочего мне вредит и недостаток сна, я только огрызался. Снотворные не помогали, хуже того — от них сновидения становились ярче, а пробуждения болезненнее.

Лестница не скрипнула.

Я свернул в коридор и с некоторым удивлением отметил, что дверь в ванную очерчена тонкой полоской света.

«Камилле не спится, — решил я. — Тяжелый день, бурный вечер…»

И в тот самый момент, когда я проходил мимо, дверь распахнулась, погасив мое «сама-то чего не дрыхнешь?» на вдохе.

Не Камилла.

Темная приглушенно ойкнула, почти налетев на меня, тут же отшатнулась назад, и мы уставились друг на друга, как два барана на узком мосту.

Черные волосы — мокрые, всклокоченные, рассыпались крупными локонами по наброшенному на плечи полотенцу. Капли воды с них стекали и на полотенце, и на льнущую к еще влажному телу сорочку, облепившую высокую полную грудь и темнеющие сквозь светлую тонкую ткань соски.

Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, куда я пялюсь, но как только это осознание пришло, взгляд тренированно метнулся вверх, чтобы уставиться в широко распахнутые голубые глаза.

Девушка тоже опомнилась и нервно стянула края полотенца, чтобы прикрыться.

— Простите, мистер Тернер, — произнесла она, и севший, хрипловатый голос вызвал мимолетную дрожь вдоль позвоночника. — Я думала, все спят. Я не хотела…

— Вы имеете полное право пользоваться ванной в ваше свободное время, мисс Миллс, — отозвался я, остро ощущая, что и мой голос звучит как-то иначе.

Официальное обращение, цель которого была создать прямо сейчас между нами невидимую дистанцию, кажется, немного успокоило темную. Напряженные плечи, дрогнув, опустились.

— Даже хорошо, что я вас встретил, — продолжил я, будто мы столкнулись не посреди ночи в дверях ванной, а среди бела дня на кишащей прохожими улице. — Планы поменялись. Не разбирайте ваш чемодан — мы уезжаем завтра утром.

— Куд… — она осеклась и торопливо исправилась. — Мне нельзя покидать пределы столицы без получения разрешения в полиции.

— Пределы столицы мы не покинем.

Взгляд неумолимо стремился вниз — туда, где бледные пальцы сжимали края полотенца, где влажно поблескивала в льющемся из ванной свете чистая нежная кожа шеи — поэтому разговор я предпочел стремительно свернуть.

— Доброй ночи, — кивнув, я повернулся к темной спиной.

— Спокойной ночи, мистер Тернер, — полетело мне вслед.

Я зашел к себе и завалился, как был, на неразобранную постель.

Мысли, покрутившись еще немного возле столкновения в коридоре, снова скакнули к случившемуся за ужином.

Она не виновата.

Нет, не Лиза — Абигайль. И матушка. Хотя и Лиза, выходит, тоже.

Никто не виноват, и это самое хреновое.

Я поворочался в поисках удобной позы. Как всегда, не нашел. Суставы опухли и ныли. Крутило, как на непогоду. Это мелочь — физическое проявление перекошенных магических потоков.

«Все пройдет!» — уговаривали меня друзья.

Те, кому повезло больше — не остаться калекой в тридцать лет.

«Всё пройдет!» — фальшиво пели доктора. — «Мы определимся с тем, чем именно вас поразили и подберем успешную схему лечения! А пока что — пейте микстурки, они снимут симптомы!»

Только сестренка высказалась честно — но сплошь непечатно. Камиллу тоже здорово перекроила эта война.

Огненная ведьма, она долго придерживалась нейтралитета, ради медицины и возможностей темной магии в ней, не одобряя ущемлений и ограничений, но взбесилась и подалась в гражданское ополчение военным врачом после того, как темные покусились на святое — на госпиталь Святого Петра. Уходила доверчивой девушкой — а вернулась взрослой женщиной и невестой Тома. И, пожалуй, могла себе позволить высказываться резко — даже и в присутствии старшего брата.

Микстурки, кстати, симптомов не снимали — в лучшем случае, ослабляли. И чем дальше, тем меньше.

Я покосился на стоящие на тумбочке флаконы, задавил привычное желание запустить ими в стену, перевернулся на другой бок и провалился в сон.

Лиза

Я лежала в отведенной мне комнате и смотрела в потолок. Мысли то рассеянно разбегались в разные стороны, то возвращались всем скопом, прокручивая события вечера.

Крики в столовой были слышны мне даже на третьем этаже. И злой топот ног по лестнице, и громкий хлопок дверью. Тяжело было сказать, кто с кем не сошелся во мнении, но причина была настолько очевидна, что я только зябко поежилась под своим одеялом, вслушиваясь в происходящее — не зазвучат ли сейчас шаги и на моей лестничной клетке, не откроется ли дверь, и не скажут ли мне выметаться.

Не сказали.

В доме еще довольно долгое время была слышна возня отходящего ко сну семейства — негромкий шум воды в ванной, которая, судя по всему, находилась практически подо мной, приглушенные женские голоса. Мужского слышно не было. А когда все окончательно стихло, я вдруг поняла, что не могу уснуть.

Нет, есть мне не хотелось, несмотря на то, что я так и осталась без ужина. А вот вымыться — хотелось до невыносимого зуда в теле. Принять нормальный душ, одной, с горячей, а не полутеплой водой, постоять под ним, сколько хочется — а не пока тикает секундомер, смыть с себя весь этот год содержания в изоляторе.

Я лежала, сражаясь с этим желанием, больше часа, и в итоге все же не выдержала. Все уже наверняка видят третий сон. Я быстренько, туда — и обратно.

Халата государственная щедрость не предусматривала, поэтому в коридор я высунулась, как была, в сорочке, прижимая к груди полотенце и гигиенические принадлежности.

Тишина и темнота.

Слух меня не подвел, и дверь в ванную я угадала с первой попытки.

Это были прекраснейшие полчаса моей жизни за весь последний год.