Дорогая Венди - Э.К. Уайз

Мысли плавно текут, такие же тяжёлые, как её веки, и в то же время лёгкие. Она как раз была в саду, да? Или она и теперь там, тянется потрогать пухлыми пальчиками одну из этих бело-золотых рыб. Нет, всё не так. Это случилось много лет назад. В четыре года она решила поймать рыбку, чтобы показать папе, но мама схватила её за руку и категорично сказала: «Нельзя!»

– Никогда не тянись вот так к воде…, а не то можешь упасть. Это очень важное правило, такое же важное, как то, что нельзя никуда ходить с незнакомыми людьми, и то, что ты должна всегда быть у нас на виду. Понятно?

Она уже не маленькая и не глупая, такие объяснения больше не нужны. Вот только она больше не у мамы на виду, и кое-что ещё не в порядке. В памяти гудит провал на том месте, где хранилось её имя. Если хорошенько постараться, можно вспомнить, как мамины губы складываются в это слово, но звука нет. Только…! Как можно забыть собственное имя?

Конечно, она его знает, просто что-то загораживает его в памяти. Можно попробовать вспомнить самостоятельно, и она разлепляет склеившиеся губы, но произносит только: «Мама!»

Глаза резко открываются, раздирая ресницы. Тот мальчишка! Он взял её за руку, и они окунулись в небо. Она вздрагивает, будто снова куда-то падает, но верёвка поперек груди и в ногах крепко держит на месте. Эта верёвка тяжёлая, влажная, пахнет солью и водорослями – вот что пахло прудом с рыбами.

Сесть не выходит – руки и ноги не слушаются, только бесполезно болтаются и не помогают скинуть верёвку. Она заболела? Поэтому такая слабая? Может, тот мальчик в окне просто привиделся от жара?..

Тихо. Надо успокоиться и решать проблемы по порядку. Внимательно осмотреться. Вот что сделал бы на её месте хороший учёный, такой, каким она собирается когда-нибудь стать. Это она помнит, даже если забыла собственное имя. Она глубоко вдыхает и сосредотачивается на том, что может выяснить из положения лёжа.

Поверхность под ней влажная и необычно прогибается под телом. Точно не спальня. Тут нет никаких её вещей – ни глобуса, который папа подарил на последний день рождения, ни лупы, с помощью которой можно разглядывать мельчайшие чешуйки на крыльях бабочек и жилки на листьях.

Мама предупреждала, что нельзя уходить с незнакомцами, но она и не уходила. Так получилось. Грудь сжимает так, что трудно дышать, и она вот-вот расплачется.

Собственные сдавленные вздохи злят, и она старается отогнать страх как можно дальше. Не время для паники! Нужно быть разумной. Оценить ситуацию, поискать зацепки.

Она смотрит теперь прямо вверх – это довольно просто, когда лежишь на спине. Свет струится сквозь нагромождение веток, образующих шатёр. Опираются они на что-то устойчивое. Получается запрокинуть голову назад и рассмотреть, что это что-то изогнутое и деревянное, но целиком не видно.

Резкий хохот чаек, зовущих друг друга, объясняет, что за шелест стоит в ушах. Это ровный шум прибоя. Наверное, рядом пляж. Но как это? Родители сказали бы, если бы собирались в поездку, и точно не увозили бы её тайно посреди ночи. Она бы подготовилась как следует, взяла бы сети и баночки для хранения. Ну и ещё этот мальчик, и то, как мама бежала к ней. Это точно не поездка на выходные, что-то тут не так.

С большим трудом она переворачивается на бок – верёвка соскальзывает. Оказывается, её не привязали, только неряшливо обмотали, будто хотели связать, но забыли. Она садится и поворачивается: теперь видно, что ветви опираются на изогнутый корпус корабля. Песок сырой, ночная рубашка промокла, в ней холодно.

– Венди! Ты проснулась! – Ветки шуршат, и внутрь просовывает голову ухмыляющийся мальчик из окна.

Венди. Это мамино имя. А её зовут… Джейн. Имя вдруг появляется, как из тумана, всё ещё едва различимое, так что непонятно, точно ли это оно. Её так зовут? Мысли тянутся, как карамель, которую Кухарка готовит из жжёного сахара. Иногда Джейн помогает на кухне. Там всё нужно точно отмерять, и ей это нравится, а ещё нравится, как малейшие изменения влияют на результат – это похоже на научные эксперименты. Но самое приятное – что терпеливое помешивание обязательно будет вознаграждено в конце, когда придёт время дегустации.

Жжёная сладость почти чувствуется во рту, карамель склеивает зубы. Джейн трясёт головой, и резкое движение возвращает мысли обратно в здесь и сейчас. Она обычно не такая рассеянная – наоборот, она очень разумная девочка, как часто говорят ей мама и папа. Но прямо сейчас в голове всё путается и плывёт, не давая сосредоточиться.

– Ты кто? – Она вжимается спиной в корабль, подтягивает ноги и обхватывает руками.

На вид он немногим старше, но если это он перенёс её сюда, если именно он выкрал её из комнаты, то он куда опаснее, чем просто мальчик.

– Я Питер, дурочка. – Он бочком пробирается меж ветвей в шатёр.

Вспоминается, как они приземлились, как она была вне себя от ужаса, и он сунул что-то ей в руки, объясняя, что это поможет. Лекарство? Она точно не помнит, память подбрасывает отдельные кусочки: ускользающий осколок неба, пляж, что качается под ногами, звездопад. Темнота. Они прилетели ночью, а теперь утро или даже полдень. Как долго её нет дома? Родители, наверное, с ума сходят.

– Мне надо… – она хочет потребовать, чтобы Питер вернул её домой, настойчиво смотрит на него, но язык прилипает к нёбу. Горло пересохло, и слова теряются где-то между языком и губами. Они все перепутались, и не получается выстроить их в правильном порядке даже мысленно.

Она огорчённо закрывает рот и пристально смотрит на Питера. Это он что-то сделал, заколдовал её, как в маминых сказках. Возможно, он сам вышел из этих сказок. От него пахнет сыростью и чем-то диким, как от того заросшего пруда, а ещё мёдом. Они свалились в этот мир, как рыцарь в волшебное королевство, и вот она здесь – где бы это «здесь» ни находилось. Солнечные лучики пробиваются сквозь листву и мерцают в волосах Питера, словно огонь, пожирающий всё на своём пути.

Он тоже разглядывает её, наклонив голову, будто удивляясь тому, как тихо и неподвижно она сидит. Будто это она – удивительное создание из другого мира (судя по всему, так и есть). Он присел на песок, и руки свободно свисают между нелепо торчащими коленками. Веснушки, разбрызганные по носу и щекам, похожи на ржавые звёзды. Зубы слишком уж острые. Венди старается не смотреть на них, потому что эта мысль пугает. Наверное, это ветки так бросают тень на его улыбку. Почти убедив себя в этом, она осторожно смотрит. Питер почти застенчиво поглядывает на неё из-под ресниц, будто нарочно демонстрируя, что бояться нечего. Глаза у него серо-голубые, как гроза или как голуби на Трафальгарской площади.

– Где это мы? – Она наконец-то складывает слова в предложение, но получается куда мягче, чем хотелось. Она собиралась обозвать его гадким вором и орать на него до тех пор, пока он не признается, где родители.

– В Неверленде, конечно, где ж ещё? – Питер отвечает так, будто ей понятно, что он имеет в виду, но его слова звучат как полная чушь. Она рассмотрела вдоль и поперёк весь глобус, который ей подарил отец, и на нём нет места с названием Неверленд.