Маленький мудрец - Борис Штейн

– Как – условно? – не поверил Валерий.

– А так. Вроде они оборонялись и только превысили меру, что-то такое… А лейтенанта этого, что меня арестовывал и отпускал, я встретил потом на рынке. Представляешь, подъезжает «Газель», привозит мороженую рыбу, из кабины выскакивает водитель с накладными в руках. Смотрю: лейтенант. Отдал в палатку бумажки и давай коробки с рыбой разгружать. Я потом подошел, говорю: «Товарищ лейтенант, вы чего здесь?» Он посмотрел зло так. Узнал. Память-то милицейская. И как зарядит трех-четырехэтажным, мне и не повторить. У нас боцман был на тральщике, когда я срочную служил, вот так же умел. Я думаю, может, этот лейтенант когда-то на флоте служил…

– А дальше? – спросил Валерий.

– А дальше что: выругался, махнул рукой, залез в машину и уехал.

Наступило молчание. Валерий отвернулся к стенке и замер, свернувшись клубочком.

Я знал, что он не спит в таком положении, думает. Но на всякий случай негромко спросил:

– Спишь?

– Нет, – ответил Валерий, – не спится, прямо крутит всего.

Я решил: раз его мозг все равно не отдыхает, пусть поработает, как говорится, в мирных целях. Взял со стола тетрадь и говорю:

– Все равно сна нет, может быть, поработаем?

– Давай, – вяло согласился Валерий и лег на спину.

– Банкрот.

Валерий помолчал, поерзал на кровати и сказал:

– Неприятность. В скобках – «Поле чудес».

По-моему – не здорово. Но я сказал:

– Допустим.

Потом:

– Шарманка.

Валерий:

– Портативный орган с ручкой.

Но я почувствовал, что он оживился.

– Раскладушка.

– Ложе для гостя.

Ура.

– Кашалот.

Валерий усмехнулся:

– Измеритель глубины каши.

– Как это?

– Шутка. Просто: Кит. Или лучше: «Обжора». В скобках – «Разговорное».

Мы развеселились. Наша работа была похожа на игру.

Чем и нравилась мне. Да и Валерию тоже.

– «Безобразие», – не без ехидства сообщил я. Пусть поломает голову.

– Что случилось? – вскинулся Валерий.

– Ничего не случилось. Слово такое – «безобразие».

Но поломать голову над «безобразием» Валерию не пришлось. Резко после короткого стука отворилась дверь. На пороге стояла тетя Маале. На ней, что называется, не было лица. Валерий соскочил со своей кровати, как солдатик по сигналу тревоги.

– Тади, мис юхтус?!

«Тетя, что случилось?» – не нужно было быть знатоком эстонского языка, чтобы понять этот вопрос.

– Валерка, – охнула тетя Маале и быстро и сбивчиво заговорила по-эстонски, не обращая на меня никакого внимания. Валерий стоял перед ней, спокойный и собранный, как маленький, но авторитетный руководитель.

– Ты сможешь вести «Форд»? – спросил он меня.

Я, наверное, мог. Во всяком случае, свой «Москвич» я водил по Москве без проблем. И я сказал:

– Могу.

– Собирайся, поедем. Тетя Маале не в состоянии сейчас…

– Куда ехать? – я уже надевал кроссовки.

– На маяк.

Управлять «Фордом» было совсем не трудно, не трудней, чем «Москвичом». Светлая северная ночь в купе с мощными фарами делали обзор дороги абсолютно не затруднительным. Грунтовая дорога скоро сменилась старым потрескавшимся асфальтом – это означало, что до маяка оставалось совсем немного. Мой друг объяснил, что тете Маале позвонил смотритель маяка Миронов и стал жаловаться на здоровье. Вдруг разговор его прервался, раздался какой-то хрип, и Миронов больше не отзывался ни на какие «алло». Дело в том, что Миронов приходился тете Маале дальним родственником по покойному мужу.

– На острове все в какой-то степени родственники, – заметил Валерий.

Тетя Маале сидела рядом со мной и за время короткой поездки несколько раз принимала таблетки и запивала их из бутылочки с минеральной водой.

Чем ближе мы приближались к цели, тем тревожней становилось у меня на душе.

Домик маячника находился в тридцати примерно метрах от маяка. Хозяйственные постройки толпились друг возле друга. Что там было? Должно быть, дизельная, судя по выхлопной трубе, возле дизельной, вероятно, – склад ГСМ, дровяной сарай, еще что-то, гараж, наверное.

Рядом с дизельной возвышался столб с фонарем освещения. Фонарь не горел. Чуть поодаль виднелся покосившийся сруб колодца. Недалеко от него – колонка, как шаг в сторону цивилизации. Я не стал подъезжать к домику, остановился у обочины, выключил двигатель и, конечно, фары. В этот момент и луна зашла за облако, стало не то чтобы темно – сумрачно. И в этом предутреннем сумраке я увидел прислоненный к дизельной желтый велосипед. Откуда ему было здесь появиться? Может быть, мне показалось в полумраке?

Я приостановился, оглянулся, но Валерий дернул меня за штанину: «Быстрей, быстрей!» Тетя Маале бежала к домику, неловко переваливая с ноги на ногу грузное тело. Мы устремились за ней. Одолев небольшую лестницу, тетя Маале распахнула дверь, и мы ворвались в комнату. Маячник был жив, но пьян. Он сидел возле рабочего стола на вращающемся кресле, безвольно уронив голову на грудь. На столе стояла ополовиненная бутылка водки и граненый стакан. (Когда я последний раз видел граненый стакан? В детстве, в далеком детстве!) На столе лежала упаковка валидола, тоже наполовину пустая.

Тетя Маале вскрикнула и принялась тормошить дальнего родственника, смешно матерясь по-русски и, что странно, целуя поросшее седой щетиной лицо. Валерий деловито взял вялую руку Миронова и стал нащупывать пульс.

– Пульс есть, – сообщил он. – Но неровный.

Я с трудом поднял расслабленное тело маячника и понес к кровати. Тетя Маале старалась мне помочь, но, разумеется, только мешала. Наконец я его уложил, а тетя Маале принялась разувать и раздевать этого, как оказалось, не безразличного ей человека. Валерий порылся в настенной аптечке и принес нашатырный спирт. Он поводил перед носом маячника открытым флаконом. Маячник вздрогнул и широко распахнул глаза.

– Пить, – внятно сказал он и отключился.

Тетя Маале кинулась на кухню к питьевому ведру. Оно оказалось пустым.

– Принесите воды, – скомандовала она. – Колонка возле дизельной.

Я схватил ведро и быстро вышел из комнаты. «Заодно посмотрю, что там за велосипед», – подумал я.

Луна в это время вышла из-за облака, и в море засветилась отчетливая лунная дорожка. Это было так красиво, так волшебно красиво, что я на какое-то мгновение застыл на крыльце, забыв о своей миссии. Море, периодически озаряемое маяковыми проблесками, еле-еле шевелилось под луной, и пара лебедей покачивалась на слабой волне. Они не сближались и не удалялись друг от друга, словно связанные невидимой ниткой. Мне вдруг показалось, что я узнал их, что это те самые лебеди, которые наблюдали за нами, когда обнаженная Ева выходила из воды. «Стояла ночь. Луной был полон сад», – вспомнилось мне. Фет. Чушь, какой сад? Какой Фет? Мотнув головой, я стряхнул с себя ненужное наваждение и направился к дизельной, где должна была находиться колонка и где я заметил велосипед. Колонку я нашел без труда. Велосипеда не было. Не было никакого велосипеда: ни желтого, ни синего, ни серо-буро-малинового. А был ведь полчаса назад! Я видел его, обратил внимание на цвет. Если не велосипед, то что-то желтое, что я принял за велосипед. Я решил обойти постройку и вдруг у боковой стены обнаружил человека. Он полусидел, полулежал, привалившись к стене, голова его безвольно свесилась на грудь – так же, как голова маячника Миронова. «Ну и дела, – подумал я. – Что за странная попойка.» Я набрал воды и несколько полных горстей плеснул в лицо пьяного человека. Он не реагировал. Я решил нащупать пульс, как только что делал Валерий. Пульса не было. Человек был мертв. Я поднял его лицо. Оно было залито кровью. Посреди лба чернела дырка. Это был тот самый парень, который несколько часов назад танцевал с моей Евой. Подхватив ведро, я кинулся в дом. На фонарном столбе заметил мощный черный выключатель, спрятанный под самодельным навесом. Я нажал на клавишу. Площадка залилась светом. Кто-то просто выключил фонарь. Рядом с трупом я заметил клочок бумаги. На нем были написаны три буквы: СВС. Я сунул бумажку в карман и влетел в комнату. Тетя Маале вызывала по телефону скорую помощь.