Тетушка, которая не умирает - Ширшенду Мухопадхай

Я сказала:

– Да, свободна и хочу быть свободной и впредь.

Он проглотил мою издевку и невозмутимо отчеканил:

– Благодарю.

На том меж нами все и закончилось.

А еще меня звали замуж два преподавателя и врач – именно в такой последовательности. Впрочем, обращались они не прямо ко мне, а к моему отцу, и он им сказал: «Дайте-ка я спрошу дочку».

И я дала им от ворот поворот.

Я до сих пор ума не приложу, отчего мне не хочется верить мужской половине рода человеческого.

Соскользнув с валуна, я сказала:

– Хочу пройтись, надоело сидеть тут сиднем.

И я отправилась куда глаза глядят. За мной никто не пошел.

Вскоре до меня донесся пронзительный оклик Моники-ди, одной из учительниц:

– Девочки, все сюда! Шофер больше не может ждать. По договору смена у него заканчивается ровно в десять вечера.

Я знала, в жизни все идет по правилам. Мне придется попрощаться с этой свободой, с этой страстью, с этой фантастической прогулкой на лоне природы под дивной луной и вернуться домой. Точно так же придется мне однажды стать невестой и облачиться в пышный подвенечный наряд.

Считается, что мужчины и женщины должны дополнять друг друга. Я так не думаю. Мне кажется, я смогла бы прожить и без мужчины.

Я ушла далеко-далеко, рука об руку с одиночеством, лучшей своей подругой…

Амалеш по дороге в школу обычно проходил мимо нашего дома. Высокий и худощавый, в рубашке, застегнутой под самое горло, в грубосуконной дхоти[4], волосы аккуратно зачесаны. Он шел прямо, не глядя по сторонам. Жил он на той же улице, в трех шагах от нас – в доме с бамбуковыми стенами, обнесенном бамбуковой же изгородью и увенчанном железной кровлей. Отец его был учителем начальной школы. Он никогда не носил сорочек – кутался в тонкую накидку на голое тело. Мать Амалеша иногда заходила к нам за рисом или солью, когда у них заканчивалось либо то, либо другое. Она-то и рассказала нам, что Амалеш часто ходит в школу голодный, потому как иной раз им не хватает еды. Она жаловалась: «Мальчик так хорошо учится, а я не могу досыта его накормить. Долго ли он протянет с пустым-то желудком?»

Амалеш и правда был одним из лучших учеников в школе. Только и всего. Его верными спутниками были книги. Он, бывало, проходил мимо футбольного поля, даже не глядя на игру. Он не смотрел кино, не общался с друзьями. Все, что его интересовало, так это то, как добиться наилучших результатов на экзаменах, обогнать всех учеников в классе и заслужить поощрение. «Хороший мальчик, – говорили про него все, – очень хороший».

Я помню его еще с детства. Одна одежда. Одна прическа. Я даже ни разу не видела, чтобы он закатывал рукава.

Я тогда была совсем маленькая: мне было лет семь или восемь. Амалеш учился в девятом классе. И выглядел не по годам серьезным. Он не ходил ни к кому в гости. Зато его младшие сестры и младший же брат частенько приходили к нам на религиозные праздники за угощениями. Моя мама отдавала им наши старые вещи, и они потом с радостью их носили. Но Амалеш был совсем другой. Казалось, ему нет никакого дела до других людей, как будто он сбился с пути и очутился в этом мире, который был ему совершенно чужой.

Помню, как однажды соседские мальчишки гоняли на улице в футбол теннисным мячиком, а мимо проходил Амалеш-да. Внезапно заскорузлый от грязи мячик угодил ему прямо в грудь, оставив пятно на его белой рубашке. Любой другой, разозлившись, остановился бы и, может, даже обругал бы их. Но Амалеш-да, замешкавшись лишь на мгновение, опустил голову и глянул на грязное пятно. И тут же молча пошел своей дорогой.

Я еще ходила в младший класс, когда Амалеш-да получил целых девять баллов на выпускных школьных экзаменах. Его мать тогда призналась моей: «Его зовут в самые престижные колледжи в Калькутте. А я даже не знаю, по силам ли нам эдакое счастье. Ведь это так дорого!»

И тут все засуетились. Такие достижения для нашего маленького городка были в диковину. В честь Амалеша-да устроили два приема: один в школе, а другой в муниципалитете. На приеме в муниципалитете я с двумя другими девочками исполняла приветственную песню. А еще меня удостоили чести возложить на него венок и украсить ему лоб тилаком[5]. Амалешу-да пришлось наклониться, чтобы я могла достать до его головы. А он смущенно опустил глаза вниз. Но не успела я повесить ему на шею венок, как он снял его и положил на пол. На лице у него не было ни тени гордости за достигнутые успехи. Казалось, ему было бы куда легче, если бы он мог где-нибудь спрятаться.

Амалеш-да так и не поехал учиться в Калькутту. Он поступил в местный колледж и продолжал ходить мимо нашего дома, как прежде. Правда, в облике его кое-что изменилось: он стал выше ростом, и на лице у него появилась растительность. Он с блеском выдержал и следующий экзамен, что опять наделало много шума в нашем городке.

Иногда я спрашивала у его сестры Самиты:

– Неужели Аламеш-да, кроме книг, больше ничем не интересуется?

– Да, ему нравятся только книги.

– И он даже с вами не общается?

– Очень редко. Мы ужас как боимся папочку. И сидим как на иголках, когда он с нами занимается.

– Он что, сильно ругает вас?

– Нет, совсем не ругает. Но нам хватает одного его холодного взгляда. Он не больно разговорчив. А если и разговаривает, то разве что с мамой.

Мне почему-то захотелось узнать Амалеш-да поближе. Что скрывается за его отчужденностью? Он всегда такой злюка или иногда бывает благодушным? Кто он, кукла или живой человек? Но мы редко бывали у него дома. У них даже негде было присесть. Обычно они не находили себе места, когда к ним кто-нибудь заглядывал и прямо с порога предлагал что-нибудь купить им в подарок, то есть как бы в долг, или принести сахару для чая. Крайняя нужда заставляла их относиться к гостям с опаской. Поэтому моя мама всегда говорила: «Ну зачем ходить к ним в гости?»

Младшие сестры Амалеша-да, Амита, Сумита, и его младший брат Алакеш были в школе на хорошем счету. Но никто из них не был настолько застенчив и одержим книгами, как Амалеш-да. Алакеш хорошо играл в футбол и бадминтон. А Сумита с Амитой превосходно пели и вышивали.

Я мало-помалу взрослела. Тело мое и душа пребывали в смятении. Первые месячные ввергли меня в ужас и трепет. Казалось, передо мной вдруг распахнулись совершенно незнакомые окна. Тело мое удивительным образом менялось, равно как и мир вокруг.

Тогда-то я и сделала самую глупую вещь в своей жизни. От смущения я до сих пор готова сквозь землю провалиться. Я написала Амалешу-да письмо. В нем не было ничего предосудительного. Только вот что: «Я хочу с тобой встретиться. Потому что очень тебя люблю».