Ее темные крылья - Мелинда Солсбери

двумя горячими чашками. Он высокий, всегда немного сутулится, словно его тело извиняется за то, что нужно задирать голову. Пожалуй, я унаследовала и низкий рост от мамы.

— Так и было. Но зимой ты его строить не будешь, а тратить землю нельзя, мистер.

Он не смеется.

— Ради любви Зевса, Кори, ты в пижаме? — он кивает на мою футболку и шорты. — Девять градусов. Ты хочешь пневмонию?

Я беру джемпер, натягиваю через голову, сбивая пучок волос. Я оставляю его кривым, жир пяти дней удерживает волосы на месте. Я беру чашку, которую он протягивает, и нюхаю ее.

— Из бутилированной воды, — вздыхает папа.

Когда мне было восемь, я отказалась ее пить, даже не чистила с ней больше зубы, потому что на вкус было как металл, и он отвел меня к врачу, который сказал, что у меня было нечто, названное «кедровый рот», хотя я ни разу не ела кедровые орехи. Она сказала, что это пройдет через пару недель, но это не прошло. Через пару недель папа поменял все трубы на новые, пластиковые, но я все еще не пила ту воду. Вода Острова была из источника глубоко под землей — за такую воду, напомнил он мне, богачи платили хорошо. Пускай. Мне она не нравится.

— Поговори со мной, Кор, — он садится на край грядки с капустой, действуя осторожно. Я сажусь рядом с ним, прижимаю свободную ладонь к почве и тру ее. Она ощущается приятно между пальцами. Мягкая и теплая. Я прижимаю ладонь сильнее, погружаю руку по запястье.

— О чем?

Он смотрит на меня.

— Я виделся с Давмуа.

— Мерри говорила.

— Мик спрашивал о тебе. Кроха Энгус тоже.

Я опускаю чашку и смотрю на него.

— Как они?

— Мик держится. Пытается быть сильным для Эллы и мальчиков. Элла разбита, конечно. Ты знаешь, как она была с Бри. Думаю, для них станет проще после этой ночи и завтра. Они начнут исцеляться. Он хотел, чтобы ты знала, что можешь прийти в любое время.

Мне всегда нравился папа Бри.

— Кроха Мик не понимает, что Бри нет, — продолжает он, серые глаза мягкие и печальные. — Мик сказал, что они отправят его и Энгуса к кузенам на континенте на время после похорон, — он делает паузу. — Думаю, тебе стоит пойти. Может, не на протезис, но на экфору завтра — точно.

— Не знаю, — я пожимаю плечами. Этикет позволял прийти на похороны бывшей лучшей подруги? — Между нами все было плохо.

— Думаю, ты пожалеешь, если не пойдёшь. И это будет важно для Мика и Эллы, ты была им как их ребенок, пока… — он умолкает от моего мрачного взгляда. — Я не одобряю поступок Бри. Или его. Они оба предали тебя, и ты имеешь право злиться и обижаться. Но… она мертва, Кор. Это все меняет.

Раздражение вспыхивает.

— Это ничего не меняет для меня. Она все еще су…

— Не говори плохо о мертвых, — рявкает отец.

В тот миг я снова желаю Бри смерти, гнев — молния в моих венах, потому что теперь всегда так будет.

Я знаю — ясно, будто пророчество озвучила Кассандра — что то, что Бри и Али сделали со мной, уже не будет никому важным. Мне не позволят ненавидеть ее. Или даже его. Она всегда будет юной и красивой, умершей слишком рано, и это затмит все. Все гадости, что она сделала и сказала, были стерты. Это так несправедливо, и я не смогу это сказать, потому что я хотя бы жива, да?

Я кусаю язык, чтобы не кричать. Я ненавижу ее. Я всегда буду ненавидеть ее.

— Эй, — говорит мой отец, когда я опускаю недовольный взгляд, боясь поднимать голову, ведь могу сказать ему то, что не смогу забрать. — Я знаю, что тебе было тяжело. Я на твоей стороне, ты же знаешь это?

«Так будь на моей стороне, — думаю я. — Пойми, почему я не могу пойти и плакать над ней или смотреть, как Али отрезает над ней прядь своих волос. Пойми, почему это ничего не изменит для меня, только сделает хуже».

Я сжимаю кулак в земле и держусь изо всех сил.

Он потирает мое плечо, а потом встает, колени щелкают при этом.

— Ладно, дитя, я пойду. Что будет тут?

Я не сразу понимаю, что он говорит о новой грядке.

— Цветы, — шепчу я, а потом передумываю. — Нет. Я еще не знаю.

— Хорошо. Подумай о завтра, — говорит он и возвращается в дом.

Мой гнев угасает, я вытаскиваю ладонь из земли и встряхиваю ею. Немного земли отлетает на капусту, и я склоняюсь, чтобы стряхнуть ее, понимаю, что капуста куда больше, чем я думала. Если они так продолжат, будут готовы к Халоа.

Я поворачиваюсь к грядке и думаю, как ощущалось бы, если бы я залезла в нее.

5

ЭНТРОПИЯ

Я ожидаю, что не усну той ночью, так что ворую таблетку снотворного у Мерри, привезённого из США в прошлый раз, когда она была там, и пытаюсь отключиться, ведь они вернулись с протезиса.

Это не работает.

Стены нашего дома тонкие, и я слышу каждое их слово в ванной, пока они чистят зубы. Папа настаивает, что я должна пойти на похороны, потому что мне нужно закрыть это дело. Мерри не соглашается, говорит, что мне нужно время.

— Ей нужно не только время, — отвечает папа.

Я сажусь, прислушиваюсь.

— Например?

— Не знаю. Надлежащая помощь. Она злая в последнее время. Видела бы ты ее раньше. Злость исходила от нее волнами. Я почти ощущал ее.

— Ее парень ушел к ее лучшей подруге. Она имеет право злиться, — говорит Мерри.

Я ощущаю вспышку благодарности, которую папа стирает, говоря:

— Но это не Кори. Она всегда была такой спокойной. И теперь она кричит на людей по телефону и хлопает дверями.

— Она раз кричала по телефону, и она ждала ту сеть вечность. Они ее обманули. Если у них этого нет, они должны были вернуть ей деньги.

— Она не говорила так с людьми. И на прошлой неделе она сказала Кэлли Мартин отвалить, когда та спросила, как она справляется. Я все еще горюю от этого.

— Кэлли Мартин нужно отвалить. Она слишком приставучая, Крейг.

Я смеюсь в темноте, пропускаю ответ папы.

— Кори — подросток, — говорит Мерри, и хоть я люблю ее, я