Япония. Год в дзен-буддийском монастыре - Янвиллем ван де Ветеринг

Сон никогда не был для меня источником затруднений, но сейчас он стал моим яростным врагом. Я спал четыре часа ночью и час днем, если, конечно, никто не будил меня ударом в колокол или гонг. Каждый день в зале храма пелись сутры, и я должен был при этом присутствовать. Я не мог участвовать в пении, которое было мне чуждым, и я не понимал иероглифы, которыми был записан текст. Приходилось довольствоваться тем, что, опустившись на колени, я слушал монахов. Иногда я буквально засыпал при этом. Позой лотоса я до сих пор не владел, тогда как некоторые монахи, овладевшие этой позой, могли даже вздремнуть во время медитации без боязни упасть и оказаться всеобщим посмешищем. Были дни настолько безнадежные, что я из последних сил поднимался утром с постели. Пытаясь представить себе ближайшее будущее, я не видел в нем ничего, кроме картин неволи и сопутствующих ей неприятностей. Иногда я притворялся, что у меня болит горло или голова, но не слишком часто: не для того я пришел в монастырь, чтобы избегать монастырского обучения.

Я скучал по своим друзьям. Монахи не прочь были пошутить, но как это было не похоже на шутки моих друзей! Я мечтал оказаться рядом хотя бы с одним из своих товарищей, чтобы вместе с ним посмеяться над теми и другими нелогичными и противоречивыми ситуациями. Я скучал по своему мотоциклу, мне не хватало джаза, хотя храмовая музыка, пение монахов, трещотки, цимбалы, деревянные барабаны и гонги приводили меня в восторг. Иногда мне хотелось попить не зеленого чая, а кофе. Но более всего мне хотелось вольготно посидеть на унитазе с чашкой кофе, сигарой и книжкой, а не присаживаться на корточках над дырой в доске, из которой вылетают мухи.

Корабль, на котором я прибыл в Японию, шел почти пустым. В его каютах могло разместиться человек сто, а нас было всего трое: я и два угрюмых датских солдата, которые говорили только по-датски. Они направлялись за свой счет на Дальний Восток, догоняя корабль, на который опоздали по причине сильного подпития в Дурбане. Солдаты мало разговаривали друг с другом и большую часть времени стояли, уныло перегнувшись через поручни. Иногда они пили пиво и пели грустные песни со сплошными «ø» и «flø». То, что я проведу пять недель в море, ничуть меня не печалило — потом придут пять недель отдыха в тени монастыря, к тому же у меня появилось время для чтения. Я решил, что полезно будет пополнить свои знания о буддизме. Я внимательно читал, рисовал на больших листах ватмана схемы с аккуратными стрелками и соединительными линиями. Таким образом я узнал кое-что об учении Будды. Первая истина буддизма заключается в том, что жизнь есть страдание. Жизнь = страдание.

То, что заподозрил индийский принц, подозревает каждый. Всякий наблюдательный и разумный человек догадывается, что жизнь — это страдание. Возможно, он не хочет думать на эту тему и гонит прочь подобную мысль, но ему известно, что жизнь — это тяжкий путь на Голгофу, длящийся до тех пор, пока его не прервет смерть. Такого рода мысли отгоняют выпивкой, работой, хобби, но они снова и снова будут возвращаться. Можно найти временную отдушину в книгах или в беседе с друзьями, но книга вскоре наскучит, да и от друзей, честно говоря, ответа не получишь. И тогда сомнение возвращается. Если жизнь — страдание, а смерть с каждым днем все ближе, зачем мы живем? Не продвинься буддизм дальше первой истины о том, что жизнь и страдание — синонимы, его можно было бы назвать негативной религией, и никто бы с этим не спорил. Но есть еще три истины, которые поведал Будда:

страдание вызвано желанием — желанием обладать и желанием быть,

желание можно преодолеть,

желание можно преодолеть, практикуя восьмеричный путь.

Путешествие было однообразным, вернее сказать, унылым. Ровно ничего не происходило. Еда три раза в день, кофе утром, чай вечером. Плоское голубое море, аккуратно очерченное со всех сторон горизонтом. Я начал страстно желать бури или столкновения, но все возможные приключения ограничивались книгами о буддизме, аккуратно расставленными на полке в моей каюте. Всякий раз, направляясь на солнечную палубу, я брал с собой в шезлонг одну из них.