Ловец душ и навья невеста - Ольга Ярошинская

— Вы сделаете это, — в голос Вилмоса вернулись привычные властные нотки. — Я знаю, что вы уже делали это однажды.

— С человеком, не с собакой.

— Я заплачу. Сто шендеров. Сто пятьдесят.

— Я не собираюсь так рисковать из-за псины.

Рихард развернулся к кованому забору, и слова Вилмоса прилетели ему в спину:

— Если вы согласитесь, то никто ни о чем не узнает.

Рихард остановился и слегка повернул голову.

— Я о результатах вашей проверки, — вкрадчиво пояснил Вилмос.

Рихард посмотрел себе под ноги. Красные листья на садовой дорожке, усыпанной светлой каменной крошкой, казались узкими лодочками на белой реке. Интересно бы знать, кто проболтался. Надо сообщить Грегору, что в его участке крот.

— Двести, — сказал он.

— По рукам, — торопливо согласился Вилмос.

— Значит, здесь ваш жрун, — сказал Рихард, остановившись перед дверью, заколоченной досками.

Дверь тяжелая, дубовая, это хорошо. Из-под нее торчат кончики столовых приборов. Кто-то догадливый напихал туда серебряных ложек и вилок. Значит, к дверям тварь не подойдет. Высшую навь это бы не остановило, но у жруна мозг работает только в одном направлении — чего бы сожрать.

— Давно кормили?

— Позавчера, — ответил Вилмос и приосанился. — Потом я понял, что это становится небезопасным, и принял меры.

Он что, гордится собой? Вот идиот. Рихард прижался ухом к двери. Откуда-то снизу доносились завывания женщины, довольно мелодичные, будто та упивалась своим горем. Из-за угла выглянула служанка в белом чепце, увидела ловца и, ойкнув, метнулась по лестнице вниз.

— Кажется, я видел фотографию собачки, — вспомнил Рихард. На фото в газете Мирабелла Свон держала подмышкой то ли крысу, то ли облезлого песика. Уродливая морда с вытаращенными глазами лежала на пышной груди, выставленной в декольте.

— Да, она везде ее с собой брала, — подтвердил Вилмос. — Редкая порода. Лысая свиристелка. Постоянно издает какие-то звуки: то лает, то скулит, даже когда спит — храпит, как мужик.

Рихард снова прижался ухом к двери — тишина. Потом послышался тихий цокот. Будто кто-то крался к двери на когтистых лапах.

— Сколько ему уже? — спросил Рихард.

— Жожо? Кажется, года три, надо спросить Мирабеллу…

— Жруну. Когда вы заметили, что с собакой что-то не так?

— Да она всегда была с придурью, — нахмурился Вилмос. Он снял очки, но, опомнившись, снова водрузил их на нос, хотя в полумраке коридора наверняка едва мог видеть через темные стекла.

— Когда у нее повысился аппетит? — терпеливо уточнил Рихард.

— С неделю назад. А может и больше.

Выходит, жруну уже больше недели, и два дня он сидит там некормленый. А теперь Вилмос предлагает ему зайти в комнату и посмотреть в глаза твари, которая наверняка отрастила себе клыки размером с палец. Рихард прищурился и увидел тонкие струйки черного дыма, сочащиеся из-под двери между серебряных ложек. Вилмос, или любой другой человек, не смог бы этого заметить. А вот смрад, тянущийся из щели, наверняка уловил бы и обычный нос.

— Ладно, — сказал Рихард. — Я вернусь после захода солнца. В доме не должно быть людей.

— Но я думал, вы сделаете это немедля!

— Убить могу и сейчас.

— Кажется, мы это уже обсудили, — процедил Вилмос.

— Тогда переночуйте в гостинице, — сказал Рихард. — Здесь будет опасно.

— Постарайтесь сделать все аккуратно, — в голос Вилмоса вернулся обычный приказной тон. — Там шелковые обои, которые выбирала моя жена. Она любит заниматься декором интерьеров. Сейчас как раз обустраивает новый дом в Эрженске, три этажа, галерея…

Рихард посмотрел на него внимательно — нет, не шутит.

Легкие шаги отвлекли его, и он едва успел увернуться от женщины, взбежавшей по ступенькам и кинувшейся на него с кулаками. Рихард инстинктивно отклонился, и она по инерции налетела на Вилмоса, повалив того на ковровую дорожку. Расшитый кружевом пеньюар туго обтянул выдающуюся попу госпожи Свон. Если певичка и похудела от горя, то так сразу не скажешь. Рихард протянул руку, чтобы помочь ей подняться, и Мирабелла гневно оттолкнула его ладонь. Поморгала щетками ресниц, нахмурила бровки-ниточки. Рихард встретился с ней взглядом и словно наткнулся на лед. Серые глаза смотрели на ловца трезво и осмысленно, будто Мирабелла выбирала партию, которую надо отыграть. Кукольное личико, холеное тело и глаза старого счетовода — такая далеко пойдет.

И без того пышная грудь поднялась, набирая воздуха, и Рихард досадливо поморщился.

— Он убьет ее! Убьет мою Жожо! — взрыдала Мирабелла, обличительно тыча в Рихарда пальцем. — Ты тоже убийца! — она обернулась к Вилмосу, который, кряхтя, сел, и вцепилась в лацканы его сюртука. — Она ни в чем не виновата, всего лишь любила покушать!

— Кошечка моя, я обо всем договорился, — уверил ее Вилмос, сняв с носа поломанные очки. — Ловец достанет навь из песика.

— Правда?

Женщина неожиданно гибко и легко поднялась и окинула Рихарда оценивающим взглядом. Не найдя ничего интересного, отвернулась. Что-то с женщинами ему сегодня не везет.

— Половина оплаты вперед, — сказал он.

Мирабелла ушла собирать вещи для ночевки в гостинице, а Рихард с Вилмосом спустились на первый этаж. В кабинете, оббитом резными дубовыми панелями, Вилмос предал ему увесистый мешочек с серебром и запасные ключи от дома. Плеснув виски в стакан, предложил Рихарду, но тот покачал головой. Пить с Вилмосом ему не хотелось.

— Мне надо подготовиться, — холодно сказал он. — Всего светлого.

Спустившись по ступенькам на дорожку, Рихард задрал голову и посмотрел на закрытые решетками окна.

Во рту горчило, а пальцы сами сжимались в кулаки от злости, которая глухо рычала где-то внутри. Жрун был ни при чем. И даже Карна, которая отшила его, обдав ледяным презрением, не виновата.

Больше всего на свете Рихард ненавидел, когда его принуждают. В приюте не любят норовистых, но даже наставник и его ремень с колючей пряжкой, обдиравшей кожу, оказались бессильны — Рихард так и не научился подчиняться.

Вилмос Грох приравнял его жизнь к жизни лысой псины. Рихард ухмыльнулся. Это его как раз не задевало. Знавал он людей, который и хвоста собачьего не стоят. Но поступать по указке Вилмоса не собирался.

В голове постепенно вырисовывался план, и Рихард улыбнулся шире. Он сплюнул на белую дорожку, зашагал прочь из сада, и вскоре ворота лязгнули за ним голодной пастью. Особняк стоял на возвышенности, и сейчас вся Рывня лежала у ног Рихарда. Жестяные крыши сливались в одно серое полотно, заштопанное там-сям червлеными заплатками черепиц. На край крыш присело солнце, плеснув закатным светом, и окна домов занялись пожаром. Высокая труба крематория, отразившая багровое небо, казалась густой струей крови, стекающей в город прямо с неба. А еще ниже траурной лентой вилась Черва.