История села Мотовилово. Тетрадь 6 (1925 г.) - Иван Васильевич Шмелев

– Да ведь, голова, мы их с бабой решили не морозить, а решили вывести заворожками. Зашёл как-то к нам прохожий татарин, взглянул на печь и ужаснулся: «Как это вы с такой обузой живете? Хотите я их у вас выведу всех?» Мы с Прасковьей согласились. Татарин попросил у нас листок бумаги и карандаш. Мы подали. Облокотившись о печь, он стал что-то записывать и шептать заклинания про себя, а потом, свернув бумажку вчетверо, подал ее моей Прасковье, строго-настрого наказав, чтобы она, не читая, положила эту бумажку в подпол на завалину под печью. Через четыре дня в доме ни одного таракана не будет. Взглянуть не останется. Прасковья моя, да и, следили за тараканами целую неделю, а их как было целые полчища, так и осталось, разве только те погибли, которые попали в опись, когда татарин переписывал на бумажку. Нетерпеливая хозяйка через неделю все же поинтересовалась, что же написано на бумажке. Слазила в подпол, достала оттуда ее, а на ней было написано: «Тараканов тьма и тысячи, погибайте!» Может быть, тысяча-то и погибла, а их у нас несметная тьма. Значит, татарин просто-напросто надул нас, долго мы смеялись с Прасковьей сами над собой и жалели трёшницу, которую отдали татарину.

Сидящие за столом весело рассмеялись. Добродушно смеялся и сам Иван. У него поперхнуло в горле, он закашлялся и долго не мог вымолвить слово в продолжение своего рассказа.

– Так-то оно так, Василий Ефимыч, – наконец оправившись от задорного смеха, обратился Иван к Василия, – я ведь пришёл к тебе с большим делом.

– С каким, сказывай, – заинтересовался Василий.

– Забрела мне в голову одна мысль, и никак не вытрясешь ею из башки. Осталось только выполнить намерения. Надумал я, Василий Ефимыч, построить мельницу-ветрянку, ведь у меня сын Олешка-то, корабельный мастер, живо мельницу воздвигнет. А мельница будет, тогда и дело проще простого: ветер есть – мели, ветру нет – каталки долби. Ведь неплохо, а?

– Конечно, нет, – стараясь угодить Ивану, отозвался Василий.

– Дом я тогда построю новый, всем на диво, на каменном фундаменте. А печь класть буду непременно летом, чтобы не истрескалась. Да разве с нашими бабами чего сделаешь? Как-то ночью я подъеферился на постеле к своей Прасковье, поделился с ней этими планами, а она вместо поддержки отругала меня:

– А ты уж, – говорит, – не выдумывай, лишней-то обузы на себя не натаскивай. Вот и поговори с ней. Дело бают: у бабы волос долог, а ум короток. А ведь жена не рукавица, с руки не сбросишь, приходится ее и слушаться.

Под общий смех и улыбаясь сам, в мечтательном увлечении от сладостного предвкушения, его губы приняли вид воронки, похожей на раструб мясорубки, он вдруг выпалил:

– Взбрело мне в голову заняться какой-нибудь торговлишкой, и эта мысль угнездилась, видать, не на шутку.

Обедавшая семья Савельевых снова весело рассмеялась. За столом то и знай слышалось прысканье и закатистый смех. Улыбаясь, и Иван наивно и простодушно, мечтательно продолжал разговор о том, как можно быстро разбогатеть и выбиться в почётные люди села. Семья Савельевых обедала неспеша. Хозяйка меняла на столе стряпню за стряпней, а их было шесть: щи, картошка, две каши, лапша, яичница.

– Люди торгуют, деньги промышляют, богатеют, а мне что и доли нет. Что, мы не люди что ли? Ведь завидно на людей-то, – мечтательно размышляя, рассуждал он.

– И чем же ты хочешь торговать-то? – с заметной иронией спросил Ивана Василий.

– Лаптями и плетюхами! – не без гордости коммерсанта выпалил он.

За столом вновь вспыхнул закатистый смех. Санька, задрав кверху голову, едва удержался от того, что каша у него изо рта брызгами просилась наружу. А Иван мечтательно продолжал:

– К примеру, взять лапти: товар ходовой, в селе почти все лапти носят, да и плетюха в каждом хозяйстве нужны, ведь без плетюхи, как без поганого ведра, не обойтись, каждый рачительный хозяин плетюху купит.

– Оно, конечно, этот товар в каждом доме найдёт спрос, – одобрительно улыбаясь Ивану, заметил Василий.

– Вот только бы не одному, а с кем бы в купе эту торговлю открыть. Ты, Василий Ефимыч, случайно не поддержишь мою коммерцию, а?

– Это чем же, – поинтересовался Василий.

– Или стать моим компаньоном, или же дать мне на первое обзаведение деньжонок. Но на первых порах мне придётся в долги влезть, а там раздую кадилу – сами собой монеты в карман потекут, рубль на рубль полезет. Тогда загребай деньги лопатой, кошелёк пополняй. Вот вещь какая, – включил в разговор свою поговорку Иван, – ведь торговля-то не пагубь какая, а это, брат, золотое дно. Для пущего счастья везде подков понабью, и в избе, и в амбаре, и в мазанке. А когда создадутся большие средства, денег появится, что куры не приклюют их, а баба моя купчихой станет, тогда и кумовство заводить можно станет. Житуха будет – кум королю, сват министру. Через торговлю озолотиться можно. Тогда полеживай на печи, плюй в потолок, – хорохорился Иван.

– Как бы курам на смех не вышло, – предупредительно проговорил Василий. – Тут, конечно, не без головы, надо мозгами пораскинуть, – рассудительно продолжал он, а то как бы на самом деле кур не рассмешить, а то и свиньи захохочут, если ты с первого-то раза обанкротишься, – предупредительно высказался Василий.

– Чай, у меня все свое. Лапти я и сам специалист плести, хотя иногда бывает, заплету, заплету лапоть, а его у меня кто-то опять похитит. Но все равно, конечно, я всех своими лаптями снабдить не в состоянии и не в силах. Так лошадь-то своя, буду поезживать за лаптями в Румстиху, там их, говорят, возами закупать можно. Как у нас каталки точат, а там в каждом доме лапти плетут и плетюхами занимаются. Буду там лапти закупать по пятиалтынному, а здесь продавать по двугривенному, от каждой пары лаптей пятак в кармане останется. Есть расчёт? Есть! Правильно ведь я кумекаю, Василий Ефимыч?

– Да оно, конечно, дело заманчивое, – с улыбкой на полном и чисто выбритом лице заметил Василий, – а ты хоть раз бывал в Румстихе-то?

– Быть не бывал, а в которой стороне она находится знаю, ведь не долго съездить-то, лошадка своя, запрёг и тиляля!

– Туда ведь не ближний свет, а верст пятнадцать, пожалуй, будет, – продолжал увещевать Ивана Василий.

– А ты, вон, и в Наумовку за липняком ездишь, туда еще дальше будет!

– Да, это верно, что правда, то правда! Ну а церковное-то стороженье ты намереваешься бросить, ай нет?

– Нет, не брошу. Чей, я в Румстиху-то не