Канкан для братвы - Дмитрий Черкасов

Денис критически посмотрел на приятеля.

– Ты знаешь, как называется та поза, в которую ты уселся?

Воробьев бросил взгляд на свои ноги и с подозрением уставился на ехидного Рыбакова. Склонность Дениса к дурацким розыгрышам и проведению фрейдистских аналогий была общеизвестна.

– Нет, а что?

– Серьезно, не знаешь?

– Не знаю, – четко произнес Андрей. – По-моему так сидит один телеведущий, обожающий слово ВЦП «однако»... А в чем, собственно, дело?

– Какашка он небритая, а не телеведущий, – выдал Рыбаков. – А вот что касается позы, то, согласно классификации известного психолога Райха, она называется позой «стеснительного онаниста».

Воробьев мгновенно развернулся на стуле и положил ногу на ногу.

– Так, надеюсь, нормально?

– Так нормально...

– Почему «стеснительный онанист»? – заинтересовалась Ксения.

– Широко раздвинутые ноги говорят о подсознательном желании явить всему миру свое мужское достоинство, – объяснил Денис. – Но индивидуум не уверен в своих силах, поэтому все же прикрывает причиндалы спинкой стула. Хотя я лично обозначил бы данное кокетство «позой стеснительного эксгибициониста». Более точное определение...

– Интересно, – Воробьев поправил очки. – У тебя нет книжек этого Райха?

– Есть.

– Дашь почитать?

– Конечно, – Рыбаков открыл жестяную коробочку с тонкими сигарами «Cafe Creme» и закурил. – Используешь в своем литературном творчестве?

– А то! – согласился Андрей. – Психологические экзерсисы – штука весьма полезная. Можно такого наворотить...

– Сделай проводку через всю повесть, – посоветовал Денис. – Начни с юных лет героя и заставь его действовать в соответствии с психологическими комплексами. Я тебе еще Отто Вайненгера дам. Там вообще труба. Фрейд с Юнгом отдыхают...

– Це дело, – кивнул Воробьев. – Народ это любит...

Ксения повертела в руках последнее творение бывшего прокурора, затянутое в яркую целлофанированую обложку. Под картинкой, изображающей обнаженную девушку с торчащим в груди огромным кинжалом, переливалась багровая надпись «Юрист. Дело об утраченной девственности».

– Это ты сам названия повестей придумываешь?

– Не-а, – плодовитый литератор, разделивший пополам с соавтором псевдоним «братья Питерские», повернулся к супруге приятеля. – Редакция. Чем больше бьет по глазам, тем лучше... В оригинале книжка именовалась «Ошибка в субъекте». Но редактору показалось слишком безлико...

– Надо было назвать «Вагинальной рапсодией», – прокомментировал Рыбаков. – Или «Мэри Жоппинс, до свидания!». Бить – так бить.

– Фу! – Ксения сморщила носик.

Воробьев всосал еще четверть стакана джина с тоником, закусил долькой апельсина и потянулся за пачкой сигарет.

– Однако вернемся к нашим баранам, то есть к ментам, – Денис поднес консультанту-надомнику огоньку. – Вот, Андрюха, скажи – пройдет такой дебилизм, как я тебе поведал, через суд?

– Легко, – экс-прокурор окутался клубами дыма. – В нашей стране что угодно пройдет. Важны не победа законности, а участие подсудимого в процессе оценки доказательств и прениях... Тут все дело можно разделить как бы на три этапа. Первый: чисто ментовская работа. Проверка заявления или события преступления, работа дознавателя и другая лабуда. Заканчивается на факте возбуждения дела или отказа... Затем наступает черед следака. Протоколы, экспертизы, допросы, очные ставки и обвинительное заключение. Что будет с делом в суде, следствие и прокуратуру волнует мало. Главное, чтоб обратно на дополнительное расследование не отправили... Потом суд. Можно сказать, сумеречная зона. Решение совершенно непредсказуемое и никак не базирующееся на обычной человеческой логике.

– А эмоциональный фактор?

– Имеет место быть и в большом объеме, – витиевато заявил Воробьев. – Фактически, исход любого дела процентов на пятьдесят зависит от отношения судьи к каждой из сторон. Если кто-то из участников активно не нравится, есть масса способов осложнить ему жизнь. Например, начать слишком подробно опрашивать свидетелей, назначать экспертизы... Да мало ли что! Вот, к примеру. На предпоследних прениях с моим любимым педиком, – Андрей имел в виду скандалиста Пенькова, – тот смог-таки довести судью до крайней степени озлобления тем, что вместе со своим безумным адвокатом обвинил меня и подзащитную газету в неприятии либеральных реформ. А судья на этих реформах потерял свои сбережения, отложенные на покупку дачи... Ну, и ты понимаешь, чем все закончилось. В иске – отказать, Русланчика – пинком из зала, адвоката Шмуца – на пятнадцать суток за оскорбление состава суда. Решение обжалованию не подлежит...

– Ага! – глаза Рыбакова радостно блеснули. – Значит, если прокуроришка или следак достанут судью, тот дело развалит?

– Смотря, на каком этапе.

– Для начала – по вопросу содержания под стражей.

– Легко. Только ты особо не обольщайся... Мусора могут спокойно опять забить в камеру свежеосвобожденного. По «вновь открывшимся обстоятельствам». Тут надо действовать хитрее... Следует изменить статус подследственного. С подозреваемого или обвиняемого на свидетеля. Если суд переведет твоего кореша в свидетели, то у ментов возникнет серьезная проблема. Быстро ее не решить...

– Принципиально это возможно?

– Законом не запрещено, – Воробьев отрицательно покачал головой. – Решение суда обязательно для прокуратуры и следственных органов. Чтобы его обжаловать, требуется куча бумаг от того прокурора, что подписывал санкцию на арест. А при таком раскладе прокурор на обжалование может и не пойти. Скажет следаку, что тот сам не доработал и вообще... Мол, ищи доказательства, с ними и приходи.

– Подобные прецеденты бывали? – деловито спросила Ксения.

– Конечно, бывали, – Андрей прикончил стакан коктейля и нацедил себе почти чистого джина, плеснув чуть-чуть тоника. – Но вы не забывайте, что я в последние годы от уголовки отошел, многого не знаю из современной практики... В мое время суд еще не рассматривал вопроса о законности применения меры пресечения. И следствие немного по-другому шло. Вон, – защитник свободы слова от посягательств обнаглевших представителей секс-меньшинств дотянулся до книжной полки и вытащил толстенную, прошитую суровой нитью папку. – Ксерокопии некоторых материалов по тем делам, которые я вел в качестве следователя прокуратуры. Извольте... Только осмотр места происшествия занимает сорок страниц, – Воробьев полистал документы. – Вот снятие объяснений по факту того, угощал ли рядовой Джангильдеев сержанта Опухалко конфетами или тот их отнял. Двенадцать листов через один интервал... Экспертиза автомата по «самострелу». Три листа... Опять протокол осмотра... А-а! Это вообще песня! Постановление в отказе в возбуждении дела о хищении горюче-смазочных материалов. Двадцать семь листов! Допрошено сто три человека... Сейчас, к сожалению, все иначе. Из общего числа необходимых документов в деле находится от силы процентов тридцать. Остальное – домыслы следователей. Что меня совсем не удивляет. Если у нас дознавателями и следаками работают бывшие парикмахеры и гинекологи, другого ожидать не имеет смысла...