Хозяин морей. Командир и штурман - Патрик О'Брайан

«О господи, — произнес про себя Джек, направляясь к госпиталю и разглядывая открытую, голую береговую местность. — Господи, какое это удовольствие — хоть иногда изображать из себя вершителя судеб».

* * *

— Мистер Болдик? — произнес он. — Меня зовут Обри. Поскольку мы с вами вместе плавали, я зашел, чтобы справиться о вашем здоровье. Надеюсь, вы идете на поправку, сэр?

— Очень любезно с вашей стороны, сэр, — воскликнул лейтенант, лет пятидесяти, с багровым лицом, заросшим серебристой щетиной, хотя его волосы не были тронуты сединой. — Более чем любезно. Спасибо, спасибо, капитан. Чувствую себя гораздо лучше, рад заявить, особенно после того, как вырвался из когтей этого проклятого коновала. Вы поверите, сэр? Тридцать семь лет на службе, и двадцать девять из них на флоте, а меня поят водичкой и держат на диете. Говорят, будто порошки и капли Уорда ни на что не годятся. А во время прошлой войны они сохранили мне жизнь в Вест-Индии, когда за десять дней от желтой лихорадки мы потеряли две трети вахты левого борта. Они меня спасли, сэр, от этой напасти, не говоря о цинге, ишиасе, ревматизме и кровавом поносе. А нам твердят, будто от них нет никакой пользы. Что ж, они могут говорить все, что им заблагорассудится, эти молодые выскочки, у которых на дипломах еще чернила не обсохли, но лично я верю в капли Уорда.

«И в „святую воду“», — про себя добавил Джек, почувствовав стойкий запах спирта.

— Итак, «Софи» осталась без лекаря, — проговорил он вслух, — и более полезных членов экипажа?

— Что до лекаря, это потеря небольшая, заверяю вас, сэр. Хотя команда считала его большим знатоком своего дела, чуть не молилась на него и на его снадобья. Дурни несчастные. Они страшно переживали, когда он уплыл. Кем вы его замените в Средиземном море, я не знаю: такие птицы редко встречаются. Но, что бы ни говорили, потеря невелика. Ящик капель Уорда вполне заменит его, будет даже полезней. А для ампутаций сойдет и плотник. Позволите предложить вам стаканчик, сэр?

Джек помотал головой.

— Что касается остального, — продолжал лейтенант, — то «Паллас» почти что укомплектован экипажем. Капитан Аллан захватил с собой лишь племянника, сына своего приятеля и других американцев, не считая рулевого и стюарда. И еще письмоводителя.

— И много американцев было на шлюпе?

— Да нет, не больше полудюжины. Все — его земляки, откуда-то из-под Галифакса.

— Это уже легче, клянусь честью. А мне сказали, будто шлюп остался без экипажа.

— Кто это вам ляпнул такое, сэр?

— Капитан Харт.

Мистер Болдик фыркнул и сжал губы. Помолчав, он отхлебнул из своей кружки, затем произнес:

— Я встречался с ним время от времени в течение тридцати лет. Очень он любит разыгрывать людей.

Пока оба обсуждали весьма странное чувство юмора капитана Харта, мистер Болдик мало-помалу опустошил свою кружку.

— Нет, — произнес он, поставив кружку на стол, — мы оставили вам, можно сказать, вполне приличную команду. Десятка два, а то и четыре отборных матросов, добрая половина из них — настоящие военные моряки, таких еще поискать надо в экипажах нынешних линейных кораблей. Что до второй половины, то есть непросыхающих пьянчуг, но где их нет? Кстати, капитан Аллан оставил вам распоряжение насчет одного из них — Айзека Уилсона, матроса второго класса. Но, во всяком случае, среди команды нет любителей качать права, будь они неладны. Зато у вас есть бывалые офицеры, в большинстве настоящие морские волки. Уотт, боцман, знает свое дело не хуже любого на флоте. Лэмб, плотник, славный, надежный малый, правда, немного неповоротливый и робкий. Джордж Дей, старший канонир, малый что надо, когда трезвый, но есть у него дурацкая привычка напиваться. Риккетс, казначей, — для казначея человек вполне приличный. На помощников капитана, Пуллингса и молодого Моуэта, можно положиться в любую минуту. Пуллингс несколько лет назад сдавал экзамен на лейтенантский чин, но звания так и не получил. Что касается молодняка, то мы вам оставили только двоих — сына Риккетса и Бабингтона. Парни глупые, но не мерзавцы.

— А как насчет штурмана? Я слышал, что он большой знаток своего дела.

— Маршалл-то? Так оно и есть. — И снова мистер Болдик фыркнул, сжав губы. К этому времени он успел выцедить еще одну кружку грога и сказал без обиняков: — Не знаю, что вы думаете насчет тех, кто пускает слюни при виде матросской задницы, но я лично считаю, что занятие это неестественное.

— Что ж, в том, что вы сказали, есть смысл, мистер Болдик, — отозвался Джек Обри. Затем, чувствуя, что надо высказаться определеннее, он добавил: — Я не люблю эту братию. Но должен признаться, мне не хотелось бы видеть, как человека вешают за такие дела. С судовыми мальчиками, наверное, балуется?

— Да нет, — ответил, подумав, мистер Болдик. — Не скажу, чтоб он этим занимался. Во всяком случае, теперь. Да и не люблю я наговаривать на человека у него за спиной.

— Тем лучше для флота, — отозвался Джек Обри, махнув рукой, и вскоре распрощался. Лейтенант побледнел и покрылся потом; был он жалок, болтлив и пьян.

Трамонтана — холодный северный ветер — успел посвежеть, так что пришлось брать два рифа на марселях; жесткие листья пальм стучали друг о друга, небо совершенно очистилось от облаков. За пределами гавани возникали короткие крутые волны, и у жаркого воздуха появился какой-то странный привкус — не то соли, не то вина. Натянув поглубже треуголку, Обри набрал в легкие воздуха и произнес вслух:

— Господи, до чего же хорошо жить на белом свете! Время Джек рассчитал точно. Он зайдет в гостиницу, убедится, что обед будет отменного качества, почистит мундир, возможно, осушит бокал вина. Патент искать не придется: пакет лежал у него за пазухой и приятно похрустывал при каждом глубоком вдохе.

Оставив позади «Корону», он спустился к воде, едва пробило без четверти час, и почувствовал, как у него перехватило дыхание. Сев в шлюпку, Джек произнес лишь одно слово: «Софи» — у него сильно забилось сердце и в горле запершило. «Неужели я боюсь?» — спросил себя Джек. С мрачным видом он разглядывал эфес шпаги, почти не замечая, как легко скользит шлюпка по запруженной кораблями гавани. Внезапно перед ним возник корпус «Софи», и лодочник завозился с отпорным крюком.

Мгновения было достаточно, чтобы заметить четко выровненные реи, расцвеченный флагами борт, молодых моряков в белых перчатках, бегом таскающих обвитые бязью швартовные концы, услышать солидное посвистывание боцманской дудки, поблескивающей на солнце. Шлюпка с глухим стуком ткнулась в борт судна. Обри поднялся на палубу под оглушительные вопли унтер-офицеров. Едва нога его коснулась трапа, послышалась хриплая команда и стук ружейных прикладов морских пехотинцев, которые взяли «на караул». Все офицеры сняли треуголки. Поднявшись на шканцы, молодой капитан тоже обнажил голову.

Унтер-офицеры и мичманы надели парадную форму, но их синяя с белым шеренга на сверкающей палубе впечатляла меньше, чем алый строй морских пехотинцев. Все так и ели глазами нового командира. На вид он был строг и даже суров. После минутной паузы, во время которой было слышно бормотанье боцмана, он произнес: