Стать смыслом его жизни - Ирина Грин

Внезапно в темноте вспыхнул огонек — чья-то рука поднесла горящую зажигалку, Катя привычно замотала головой — сама, только сама. И вдруг… Рукав пиджака человека с зажигалкой потянулся немного вверх, позволяя увидеть манжету рубашки, скрепленную золотой запонкой. Как завороженная смотрела Катя на эту немного старомодную вещицу, ибо за всю свою не такую уж долгую жизнь она видела рукав, застегнутый на запонку, два раза — у отца и у незнакомца, стоящего напротив.

Первый раз в жизни Катя прикурила сигарету из чужой руки. Она обвила эту руку пальцами, наклонила лицо к огню, нервно затянулась и задержала дыхание. Как же ей хотелось, чтобы эта минута тянулась бесконечно! Не отрывая рук, она подняла глаза и встретилась с его взглядом. Это был мужчина лет сорока, из тех, которых ее подруга Шурка называла «папиками». Очень высокий — отпустив, наконец, его руку и выпрямившись, Катя едва доставала ему до плеча. В темноте она почти не видела его лица — только глаза. Он смотрел на нее спокойно, без каких бы то ни было эмоций. Просто смотрел. Катя поправила упавшие на лицо волосы и попыталась улыбнуться — улыбка получилась какой-то кривой, заискивающей.

— Поехали? — вдруг прервал молчание он.

Катя поняла, что он принял ее за проститутку, но сейчас была готова на все, лишь бы он не ушел, не оставил ее. Незнакомец шагнул к здоровенному черному джипу.

Ни у одного из Катиных знакомых не было такой крутой тачки.

— Прошу, — он приглашающим жестом показал на кожаное сиденье. Катя скользнула в машину, мужчина захлопнул дверь.

— Ну что, куда поедем? — спросил он, садясь за руль.

Ей вдруг стало не по себе. Она не могла себе представить, что сейчас они приедут в ее квартирку и… Катя почувствовала, что еще мгновение, и она задохнется, воздух, казалось, сгустился, как новогодний холодец, она всхлипнула и вдруг разрыдалась в голос.

Он опешил, а потом завел двигатель, включил музыку и тихо тронулся с места. Катя чувствовала, что мужчина раздражен, но ничего не могла с собой поделать, рыдания душили ее. Она стала рыться в сумочке в поисках платка. Заметив это, мужчина кинул ей на колени упаковку салфеток. Стараясь справиться с охватившей ее дрожью, девушка вытащила одну и приложила к пылающему лицу. Салфетки были влажные, с каким-то очень знакомым фруктовым запахом. Вдохнув его, Катя немного успокоилась. Она была благодарна этому чужому человеку за то, что он не пытался успокоить ее, дал нареветься.

— Ну, и по какому поводу слезы? — спросил он; в голосе не было и следа недавнего раздражения.

И тогда Катя, сама не зная почему, вдруг рассказала все — об отце, о рыбалке, о красавице-хирургине, курившей на крыльце больницы, о своей пропащей жизни. Только об одиночестве не стала рассказывать, потому что незнакомец, наверное, и сам все понял.

— Меня зовут Олег, — коротко сказал он.

— А отчество? — замялась она, как-то неудобно было называть Олегом человека в два раза старше.

— Просто Олег, — отрезал он, — не такой уж я и старый, — и добавил: — Может, заедем куда-нибудь выпьем кофе?

Катя закивала, потом вытащила из сумочки крохотное зеркальце и стала по частям рассматривать лицо. Нос распух, глаза красные. Она достала еще одну салфетку, приложила к носу, стараясь вспомнить, что же это за запах. Так и не разобравшись, поднесла упаковку к глазам и в свете несущихся навстречу со скоростью не меньше ста километров в час уличных фонарей прочитала: «грейпфрут». Родственник апельсина с привкусом горечи.

Джип затормозил у кафе. Заведение оказалось очень уютным. Катя никогда здесь не была, но сразу подпала под неуловимое обаяние темно-зеленых бархатных скатертей и таких же штор. Поверх скатертей на столах лежали полотняные салфетки, украшенные изящными кружевами. Высокие бокалы и свечи создавали романтическое настроение. Откуда-то сверху лилась тихая, очень спокойная музыка. Внимание девушки привлекли висящие на стенах небольшие пейзажи в черных рамках. Бесконечная грусть сквозила в каждом штрихе. Катя подошла к стене, всматриваясь в осенний пейзаж. Дождь, лужи, одинокий наполовину облетевший тополь — все это напоминало ее жизнь.

Олег сидел за столом и внимательно рассматривал свою спутницу. Он пытался понять, что привлекло его в этой девчонке, и не мог. Худенькая, на устрашающе высоких каблуках, с торчащими во все стороны спиральками неестественно рыжих волос и огромными светлыми глазищами.

— Что тебе заказать? — окликнул он Катю.

Девушка вздрогнула, с трудом оторвала взгляд от понравившейся картины.

— Не знаю, — замялась она, — кофе, — и, словно нырнув в ледяную воду, добавила: — вина…

Она знала наверняка, чем закончится этот вечер, и хотела напиться, чтобы было не так страшно. Как это Шурка говорила? Инцест. Вот-вот, инцест.

— Вина? — в его голосе зазвучала дружеская насмешка. — И какое же вино предпочитают юные леди?

— Ну… Шампанское…

Она села напротив и стала внимательно рассматривать его лицо, словно энтомолог, изучающий неизвестного жука. Светлые волосы, высокие залысины на лбу, уставшие светло-голубые глаза, словно выгоревшие на солнце, глубокие морщины вокруг глаз и рта. Ничего привлекательного… Разве только улыбка…

Подчеркнуто внимательный официант в черном фраке, ослепительно белой рубашке и белоснежных перчатках положил на стол меню в кожаной обложке, зажег стоящую на столе свечу. «Боже, как же, наверное, все здесь дорого», — подумала Катя, открывая папку. При виде четырехзначных цифр возникло только одно желание — вернуться в теплый и пахнущий грейпфрутом салон машины. Но это сразу приближало к необходимости куда-то ехать, а Катя еще не была к этому готова. Мысль о том, что в финале ей придется лечь в постель с мужчиной, напоминающим отца, казалась просто кощунственной.

— Я хочу шампанского и больше ничего, — заявила Катя, закрывая папку.

Олег молча пожал плечами.

— Какое у вас есть хорошее шампанское? — спросил он у официанта, напирая на слово «хорошее».

— «Мумм» и «Перрье Жуэ».

Олег вопросительно посмотрел на спутницу.

«Блин, что за названия такие? «Мумм» какой-то… «Жуе» — подумала Катя, но ударить лицом в грязь она не могла.

— Ну, раз у вас ничего другого нет, придется обойтись «Мумм», — не сводя глаз с Олега, сказала она, а сама подумала: «Может, надо было сказать: обойтись «Муммом»?»

Но увидев, как уголки губ Олега слегка дрогнули в одобряющей улыбке, поняла: попала.

А он смотрел на нее — совсем девчонку и вдруг подумал, что ощущает себя Гумбертом Гумбертом, любующимся Лолитой. Олег не мог отвести глаз от ее почти детского лица, покрасневшего от недавних слез носа, трогательно припухшей верхней губы. И пусть сидящая напротив девушка совсем не походила на юную угловатую нимфетку, Олег почувствовал удивительную непринужденность. Обычно при общении с девицами легкого поведения он испытывал определенную неловкость, а Катя почему-то забавляла его.