Стать смыслом его жизни - Ирина Грин

— Не вздумай отказаться! Иди.

Мать Петрова сидела в той же позе, в какой Вера ее оставила.

— Галина Алексеевна! — окликнула ее Вера.

Женщина вздрогнула, подняла глаза. Казалось, она не могла понять, где находится.

— Не переживайте, я уверена, все будет хорошо. Главное — верить в это. Вы ведь любите своего сына?

Она почувствовала, как женщина внутренне напряглась.

— Любите? — растерянно повторила Вера.

— Какое твое дело? Своих заведи сначала! — Петрова вскочила и выбежала из кабинетика, хлопнув дверью.

Вера догнала ее возле выходной двери — выйти из отделения можно было при помощи ключа, имевшегося только у медперсонала. Женщина ожесточенно дергала дверь на себя.

— Разрешите, я открою, — Вера достала ключ. — Что с вами? Вам плохо? Извините меня, пожалуйста, если я чем-то вас обидела.

Дверь открылась, женщина оттолкнула Веру и побежала к выходу. Хорошее настроение, с которого начиналось утро, как рукой сняло. Вера вернулась в кабинет, взяла истории болезни и отправилась на обход. На душе было тоскливо и муторно, а тут еще полил дождь…

Четвертая палата, четыре девочки. У окна — та самая Даша Иванченко. Смотрит испуганно. Они все смотрят испуганно, боятся. Больница — от слова «боль», и как Вера ни старается, она не может перебороть страх в детских сердцах. Этот страх — боязнь человека в белом халате — долго будет преследовать маленьких Вериных пациентов, и от этого на душе становится еще тяжелее.

Уходя с работы, Вера зашла в хирургию. Мальчик еще не пришел в сознание, Семенчук сменился, вместо него дежурил совсем незнакомый врач, мрачный и молчаливый.

Вера почувствовала, что вода в ванной остыла, руки покрылись мурашками. Она встала, надела халат.

— Вер, иди, чай готов, — позвала мать. В ее глазах Вера заметила грусть.

— У тебя все в порядке?

— Катя приехала, спит на диване.

— Что-то случилось?

— Да разве же от нее добьешься! — мать обиженно поджала нижнюю губу. — Чай будешь пить?

Вере очень хотелось спать, но она не могла обидеть мать.

— Иду, — она открыла сумочку, чтобы достать шоколадку, купленную для матери. На пол упал белый картонный прямоугольник. Вера подняла его и прочитала: «Александр Донской».

Катя не спала. Ей очень хотелось обнять сестру, сесть с ней рядом на диване и говорить, говорить, говорить… Вера умеет пожалеть так, что не чувствуешь себя ущербной. Не то что мать с ее незыблемыми пророчествами, неизменно начинающимися словами: «Вот, я же говорила!» Она всегда права, все знает.

Катя задыхалась в этой маленькой квартирке… А ведь когда-то она казалась ей дворцом — ни у кого из ее одноклассников не было своей отдельной комнаты. Когда еще был жив папа… Если бы он был жив…

Иногда Кате казалось, что жизнь закончилась после смерти отца. Из двух сестер он, по общему мнению, больше любил младшую. Старшая с раннего детства жила в мире книг, в мире фантазий и предпочитала спрятаться куда-нибудь с очередной книжкой, чтобы ее не отвлекали.

А Катя считалась папиной дочкой. Отец научил ее ловить рыбу. Как же здорово было сидеть над просыпающейся после ночи рекой и смотреть на поплавок! И это ни с чем не сравнимое волнение, когда, вздрогнув, тот резко нырял под воду! В этот момент требовалось настоящее мастерство — не упустить заглотившую крючок рыбу, медленно подвести ее к берегу и подхватить сачком.

— Ты моя Диана-охотница, — хвалил отец.

Вспоминая эти дни, Катя не могла понять, что же ей тогда больше нравилось — радость от одержанной победы или гордость от отцовских слов, от тепла его руки, ерошившей волосы.

К сожалению, такие дни выпадали редко. Отец сутками пропадал в больнице. Приходил домой, когда дочери уже спали, уходил рано. Он был не просто хирургом, а знаменитым, выдающимся хирургом. Катя скучала по нему и часто, уже будучи школьницей, прибегала в больницу с единственной целью — увидеть, помечтать вдвоем о будущей рыбалке, или, что случалось гораздо чаще, просто с гордым видом посидеть за отцовским столом, представляя себя врачом.

Мать работала медсестрой в той же больнице. Иногда Кате казалось, что на самом деле ее матерью должна быть Анна Львовна, работавшая вместе с отцом. Красавица-хирургиня — так называли ее больные. Часто девочка видела, как они с отцом разговаривают, стоя на крыльце. Катя мечтала быть похожей на Анну Львовну. Как многозначительно та улыбалась, как курила! Сначала разминала сигарету тонкими пальцами, затем точным движением подносила огонек зажигалки — всегда сама, будто никому не доверяла эту ответственную миссию, — и жадно затягивалась…

А потом все кончилось. Никто так до сих пор и не знает почему, но через неделю после сорокалетия отец скальпелем перерезал себе вены. Кате тогда было пятнадцать. Веселая и общительная, она легко сходилась с людьми, была желанной гостьей на любой вечеринке. После смерти отца девочка почувствовала себя совсем одинокой. Забросила веселые компании, перестала учиться. Иногда в голове у нее появлялись отчаянные мысли — бросить все, пойти вслед за ним. Единственной, кто помогал ей в эти тяжелые дни, была сестра. Именно она уговорила Катю пойти учиться. О медицинской карьере девушка и слышать не могла и выбрала экономику, о которой ничего не знала, кроме того, что та очень далека от медицины.

Постепенно боль утраты стала не такой острой, но страх одиночества навсегда поселился в сердце Кати. У нее было много знакомых мужчин. Они появлялись и исчезали, не оставляя ни отклика в душе, ни сожаления. Иногда, лежа в постели с очередным ухажером, Катя вдруг ощущала себя до такой степени одинокой, что хотелось орать во весь голос, выть, кататься по полу.

Мать не понимала поведения дочери.

— Ты проститутка? — спросила она однажды.

После этого Катя собрала вещи и ушла жить в маленькую квартирку на окраине города, принадлежащую одному из ее друзей. Тот уезжал на заработки в Италию и предложил девушке пожить у него. С тех пор Катя почти не виделась с матерью — забегала редко, говорила односложно, все больше молчала. С сестрой они встречались чаще — иногда девушка заезжала к ней в больницу. Длинные сумрачные коридоры напоминали об отце. Катя иногда даже жалела, что не стала врачом, и обещала сестре, что когда-нибудь устроится к ним на работу санитаркой. Это ведь только в кино санитары в психиатрической больнице — атлетического телосложения мужики. В Вериной больнице такой имелся только один — бывший пациент, огромный, со здоровенными, покрытыми густой рыжей порослью ручищами, зверской физиономией и разумом десятилетнего ребенка, наивный и абсолютно безобидный.

А потом произошло событие, изменившее ход жизни Катерины. Стояла ранняя осень. Катя с компанией отмечала чей-то день рождения — обычное развеселое гулянье в маленьком ресторанчике на берегу реки, когда после нескольких организованных тостов начинается банальная пьянка. Разгоряченная, она вышла на улицу вдохнуть свежего воздуха. Привычно достала сигарету, размяла ее. Это было своеобразным ритуалом. Катя не знала, зачем так делает, — курить она не любила. Но каждый раз, поднося огонь к сигарете, представляла себя прекрасной хирургиней, а рядом… Рядом должен был стоять отец.