Остров выживших - Карен Трэвисс

— Забудь.

Когда они оказались на уровне двери. Дом и Бэрд, протянув руки, втащили их на борт. Это получилось у них весьма неловко, и Берни с Маркусом образовали кучу-малу, пока Бэрд освобождал ее. Она еще не успела подняться с пола, когда «Ворон» развернулся и снова направился на север. Дом закрыл обе створки двери, и шум тотчас утих.

— Чертовски холодно, — произнес он. — Тебе нужно согреться как следует.

— Спасибо, Дом. — Она приподнялась, опершись на локоть, но смогла дотянуться только до его ноги, поэтому похлопала по ней. Он кивнул, затем, словно не желая участвовать в разговоре, скрылся в отсеке, где находился пулемет. — И тебе, Блондинчик, спасибо. Ньялла Сорренса никто не видел? Он шел сразу за мной.

Бэрд усадил ее на сиденье у задней переборки и завернул в одеяло. Это было так на него непохоже, что она растерялась, не зная, что сказать. «Наверное, я совсем не в форме», — подумала она.

— Там больше никого нет, Бабуля, — ответил он. Что ж, по крайней мере, частичка нормального наглого Бэрда в нем еще осталась. — Кстати, ты ловко придумала с ножом. Забавно было смотреть.

— Я бы их всех разделала, как свиней, чтоб им пропасть, — ответила она, стараясь загнать подальше воспоминания, которые оживил этот поединок с Саранчой. Ее трясло — от холода, от усталости, от прилива адреналина, — но она не хотела показать слабость перед Бэрдом. — Но ведь мы все-таки покончили с этими ублюдками, верно? Кроме тех, кто еще бродит по поверхности. Этих присылайте ко мне. Мне нужно свести кое-какие счеты.

— Договорились, Бабуля, — ответил Бэрд по-прежнему неестественно любезным тоном. Даже дурацкая кличка больше не казалась ей обидной. — Следующий червяк, которого найдем, твой.

Она вытянула шею, чтобы разглядеть, чем занят Дом. Через узкий люк было видно, что он сидит у пулемета, неподвижно глядя в темнеющее небо. Что-то с ним явно было не так; и с Маркусом тоже. Даже Бэрд выглядел странно: вечная ехидная усмешка куда-то исчезла. Берни почувствовала, что ее ждут не лучшие новости. И кое-кого не хватало из тех, кого она ожидала увидеть.

— Коул? — Внутри у нее все перевернулось. Ее влекло к Коулу, она питала к нему слабость, она не могла обойтись без его грубого юмора и природной мудрости. Он был незаменим. — Где Коул? Нет, только не Коул, я не смогу…

— Успокойся, он на вертолете Хоффмана, — ответил Бэрд. — С Аней.

«Никаких шуток, никакой издевки, даже от Блондинчика. Что тут случилось?»

Берни больше не приходило в голову ни одного имени, и ей совершенно не хотелось играть в игру «угадай, кто погиб». Маркус уперся рукой в переборку у нее над головой, наклонился, и выражение его лица сказало ей, что он собирается сообщить ей что-то, но никак не может подобрать слова. И это начинало ее пугать. Она знала его и Дома еще с той поры, когда они оба были новобранцами Королевской Тиранской пехоты; в те времена о Саранче еще слыхом никто не слыхивал. Даже в мире, полном горя и боли, Маркус выглядел более опустошенным и измученным, чем остальные, и дело было не только в шрамах на лице.

— Скажи мне, — потребовала она.

— Тай погиб. — Голос его был едва громче шепота. Тай Калисо был уроженцем Южных островов, как и она, одним из товарищей, с которыми она сражалась плечом к плечу в долине Асфо. — Ты знаешь Бенджамина Кармайна? Он тоже мертв.

Маркус смолк. Ясно было, что он не закончил. Он всегда держал себя в руках, но сейчас в его глазах плескалось все то горе, что он испытал за эти годы. Это был тот Маркус, которого она давным-давно мельком видела погруженным в отчаяние после смерти своего друга Карлоса, брата Дома.

— Маркус, — начала она, — просто скажи мне, милый мой. — Она имела право называть его так. Она была на двадцать с чем-то лет старше его, поэтому могла изображать ветерана-сержанта. — Что бы это ни было.

— Дом, — наконец вымолвил он. Он говорил так тихо, что она вынуждена была читать по губам. — Он нашел Марию. Ему пришлось… положить конец ее страданиям. Черт, Берни, ему пришлось застрелить ее. Она превратилась в скелет и окончательно лишилась разума. Я сказал ему, что так надо.

Берни заранее приготовилась к самому худшему. Но поскольку она ожидала совершенно иного, от потрясения у нее буквально челюсть отвисла. Первым побуждением ее было пойти к Дому, как будто он был еще пацаном, которого она когда-то впервые встретила, сжать его в объятиях, сказать, что он справится, что все помогут ему. Но это было полной ерундой.

Она знала — потому что тогда, в долине Асфо, она едва не отняла жизнь у Карлоса Сантьяго, чтобы покончить с его мучениями. И она знала, что, если бы спустила тогда курок, ей было бы чертовски трудно справиться с мыслями, которые подстерегали бы ее каждую ночь, каждый раз, когда она пыталась бы заснуть.

Она не стала расспрашивать о подробностях. Сейчас было не время. Она поймала взгляд Бэрда, который смотрел на нее и Маркуса, но тот быстро отвернулся.

— Кто-нибудь еще знает? — спросила она.

— Нет. — Маркус выпрямился; взгляд у него был стеклянный. — И я хочу облегчить ему это, насколько могу.

— Хочешь, я предупрежу людей? — Все солдаты, знавшие Дома, будут спрашивать, нашел ли он свою жену. И все бродяги тоже, если кто-нибудь из них выжил. Этот человек десять лет показывал фотографию Марии всем, кто встречался на пути, спрашивая, не видел ли ее кто-нибудь. — Это избавит его от кучи ненужных вопросов.

— Звучит неплохо.

— Никаких подробностей. Просто скажем, что он обнаружил тело, чтобы они помалкивали про все это.

— Спасибо тебе, Берни. — Маркус рассеянно похлопал ее по плечу. — Он поймет, что мы его прикрываем.

Берни опустила голову на руки, и вибрация начала усыплять ее. «Черт, какой же это ужас!» Она всегда думала, что победа над Саранчой будет праздником, но за свою солдатскую жизнь уяснила, что конец войны — это начало других трудностей. Восстановление человеческого общества обещает быть сложным, тяжелым процессом, ему предстоит затянуться на несколько поколений; каждый из оставшихся в живых — а осталось очень немного — понес тяжкие утраты. И больше нет внешней угрозы, сплачивавшей людей. У них пока нет общей цели, ради которой следует жить.

«Выживание — нелегкая штука. Я видела это. И испытала на себе».

Когда Берни подумала о Доме, то обнаружила, что подавить болезненные воспоминания гораздо легче.

«Бедняга. Дерьмовый выдался у него день — и это первый день мира за всю его жизнь».

Она подняла голову и хотела было встать; она собиралась пойти в пулеметный отсек и просто посидеть рядом с Домом, чтобы дать ему понять, что все они мыслями с ним. Но, взглянув в люк, она увидела, что Маркус уже там, что он стоит над другом, положив руку ему на плечо, глядя в сумерки.

Если что-то и могло помочь возродить человечество, так это чувство товарищества, боевое братство. У солдат этого было хоть отбавляй. И Берни точно знала, какое общество она хочет видеть рождающимся на руинах этого мира.