Барселона. Проклятая земля - Хуан Франсиско Феррандис

– Я принял самое дурное решение в моей жизни, – мрачно процедил Отерио.

Адовира, на которую с этого дня были возложены обязанности кухарки, утерла слезы и объявила:

– Куда бы она ни поехала, ее везде будут любить так же, как и здесь.

Караван миновал деревянный мост через реку Од, вздувшуюся от дождей. Элизия помахала рукой с того берега.

Гого, который был лучшим другом Ламбера на постоялом дворе, подошел к Отерио. Их отношения тоже не были похожи на отношения хозяина и серва, Гого мог себе позволить говорить начистоту.

– Гали добивался этого с тех самых пор, когда узнал про отряд епископа Барселонского. Не могу отделаться от мысли, что падение Ламбера оказалось для него уж слишком своевременным.

Отерио и без того был придавлен грузом вины, ему не хотелось отягощать себя еще и этим подозрением.

– Гого, сеять в Элизии сомнения – это только лишний раз ее мучить. Она уже пролила достаточно слез.

– Она никогда не рассталась бы с дедом, даже ради Гали.

Отерио вздрогнул и отвел глаза:

– Мы никогда не узнаем правды, да и она, надеюсь, тоже. Я знаю, Гого, так для нее будет лучше. По крайней мере, надеюсь, ради памяти Ламбера! И хотя Элизия еще почти что девочка, осторожности ей не занимать. И да хранит ее Господь.

Рожденным от земли удалось выжить, и монахи, люди суровые и неколебимые в вере, почли это Божьим знамением. Никто не явился за пропавшими детьми, и род Тенесов исчез, как нередко случалось в те неспокойные времена.

В находке одиноких потерянных детей никто не видел ничего странного. Из пяти членов общины трое были в преклонном возрасте, а на винограднике требовались молодые руки. Посему монахи растили детей при монастыре как сервов. Когда у Ротель начнутся менструации, ее выдадут замуж за какого-нибудь деревенского парня – а если девушка почувствует призыв Господа, то поступит в женский монастырь.

Дети, подрастая, держались все время вместе – с той самой ночи, когда их нашли на кладбище, и по мере того как они взрослели и становились выше своих благодетелей, они занимали все больше места в сердцах… сердцах простых монахов. Оба ребенка были светловолосые, вот только у Ротель волосы были как солнечные лучики. Оба они были голубоглазые, вот только у Ротель глаза были ярче и прозрачнее. Рожденные от земли росли похожими друг на друга. И все-таки они были разные. Мальчик, который был чуть постарше, сохранил смутное воспоминание об отце, вносящем в замок новорожденную девочку, завернутую в одеяло. А мать тогда закрылась в своих покоях и плакала. Девочка была внебрачной дочерью рыцаря Изембарда из Тенеса.

Изембард в свободные минуты играл с деревянными мечами и тренировал меткость стрельбой из самодельного лука, но единственной его соперницей выступала дремотная скука молитв, на которых детям полагалось присутствовать. Любопытная Ротель любила в одиночку побродить по лесу; возвращалась она в сумерках и никогда не рассказывала, где была и что видела. Постепенно старшие даже перестали ее расспрашивать. Все помнили, что когда-то волки вылизали ей спину, и старый брат Райнарт до самой смерти утверждал, что она особенное существо, более соединенное с природой, нежели с людьми.

Девочка, будучи еще совсем крошкой, пасла овец, и не было случая, чтобы животные от нее убегали. Ротель ничего не боялась; порой она возвращалась в монастырь с зайчонком на руках и потом заботливо его выхаживала. А когда ей было тринадцать, ее независимый нрав окончательно сформировался в те три дня, что она провела в одиночестве, заблудившись во время снежной бури. Когда девочку отыскали в пещере, она была спокойна, цела и невредима. Ротель сидела, закутавшись в меховой плащ, вид которого показался монахам смутно знакомым; братья решили спалить этот плащ, но Ротель убедила их его сохранить. Она так и не рассказала, что с нею произошло, однако с этих пор часто улыбалась, глядя на лес, как будто природа нашептывала ей свои секреты.

Кровотечения начались у Ротель в положенный срок, но время поумерило религиозное рвение монахов, и они позабыли, что с девушкой пора расставаться. Санта-Афра стояла в одном дне пути от ближайшей деревни, так что мало кто из крестьян заглядывал в их обитель. Пилигримы тоже приходили нечасто. И все равно монахи выстроили для Ротель каменную хижину вдали от монастыря, близ виноградников, поскольку настоятелю Адальдусу сплетни были не нужны. Все в общине относились к Ротель как к дочери, к тому же она работала не покладая рук, а монахи были уже не в том возрасте, чтобы маяться искушениями плоти. Худенькая девочка постепенно превращалась в девушку необыкновенной, странной красоты. Только в монастыре она проявляла теплые чувства, только с монахами она весело смеялась, нарушая покой Санта-Афры, к неудовольствию настоятеля Адальдуса. Однако за пределами монастыря Ротель вела себя крайне замкнуто. В этом она была полной противоположностью своему брату, весельчаку Изембарду, по которому вздыхали все деревенские девицы.

Брат с сестрой были юны и полны энергии, а вот община старилась на глазах. Суровые условия жизни и недостаточное питание подтачивали здоровье монахов, вот почему Изембард с Ротель взяли на себя и полевые работы, и пригляд за постройками, и пополнение кладовой.

Все изменилось летом 860 года, когда на жителей долины обрушилась эпидемия; смерть призвала к себе и монахов. Выжили только настоятель Адальдус и брат Ремигий. Чтобы монастырь не опустел, а его земли не перешли в руки графа Жиронского, Санта-Афру предложили новой общине.

Семеро монахов, поселившихся в обители, тоже придерживались бенедиктинского устава, но только с новыми ужесточениями, которые Бенедикт Анианский ввел во время правления Людовика Благочестивого. И присутствие Ротель вовсе не пришлось по нраву новым насельникам. Ее женская нечистота оскверняла дом молитвы. А ее недостижимая красота была для них как пытка.

Сикст, самый ревностный защитник реформ Бенедикта Анианского, был избран настоятелем, и с тех пор все переменилось. Ротель имела право входить в часовню только во время мессы, и даже тогда ей надлежало стоять позади, с покрытой головой. Разговаривать с монахами ей было запрещено, и Сикст принял решение, что девушка пробудет в Санта-Афре только до тех пор, пока для нее не подыщут женский монастырь или жениха из деревни. Изембард попытался вмешаться, но безуспешно; впрочем, и для него Санта-Афра тоже перестала быть родным домом.

В ту осень 861 года Ротель было пятнадцать лет, а Изембарду – девятнадцать. Пришел день 19 октября, канун дня святого Симона, и новый настоятель, никому не объяснив причин, отмечал этот день с особой торжественностью. В послеобеденный час яростно зазвонил маленький монастырский колокол, и эхо понесло этот звон в горы. Изембард, трудившийся на винограднике, разогнул спину и принялся растирать ноющие мышцы. Они с сестрой подрезали лозу, и работы оставалось еще много, но пропустить службу они не могли, иначе настоятель снова на них осерчает.

– Ротель, нам пора! – позвал Изембард.