Князь Олег - Василий Седугин

Этого он мог бы и не спрашивать. Ватага воинов готова была пойти за ним хоть на край света.

Целую неделю пировали в Париже, отмечая победу. Во время гуляния к Олегу подошел Гастинг, выпил с ним хорошего французского вина, разболтался по пьянке:

— Нравишься ты мне, ярл. Что-то в тебе есть такое, что отличает от других, хотя лет тебе еще немного. Думаю, далеко пойдешь, если не сразят тебя стрела или меч врага. Но ладно, все мы зависим от воли Одина. Я вот с чем к тебе подошел. Тайная мыслишка завязалась. Мы тут шляемся по свету, грабим страну за страной, большие богатства увозим домой. А ведь мы с нашей силой на большее способны! Надо стремиться к высшей цели. Пора завоевывать государства и подчинять их своей силе. Пора быть не бродягами, а королями стран и народов! Такая мечта у меня в голове зародилась… Есть на свете великий город Рим, тысячелетия он властвовал над миром. Но теперь оказался в захолустье, в запустении. Вот мне и хочется его захватить и возродить. И не только возродить, но и поднять на прежний уровень могущества, чтобы стал он первым городом мира, каким был ранее! И чтобы я был в нем властителем, значит, властителем всего мира! Как ты думаешь, под силу нашему войску совершить такой подвиг?

Олег чуть ли не первый раз слышал о Риме и совершенно не представлял себе, каким образом при его помощи установить власть над всем миром и сколько для этого надо войска.

Когда он чего-то не понимал, лицо его становилось непроницаемо-замкнутым; взгляд уходил в себя. Он промолчал.

Гастинг понял его.

— Правильно, тебе такие дела не по уму. Молод ты еще. Рано я к тебе пришел. Переоценил малость. Но — не беда! Главное — я решил! А раз решил, то, значит, так и будет! Рим будет моим, а вы все получите не сметные богатства и чины. Но, — он прижал палец к губам, — пока об этом ни слова. Придет время — узнают. Хорошо?

Олег кивнул в знак согласия.

Потери норманнов при взятии Парижа были невелики. Олег из своего отряда похоронил троих. Но к нему неожиданно пришло пополнение — норманн лет двадцати, который назвался Готфридом.

— Откуда ты явился? — поинтересовался у него Олег.

Рыжеволосый, с круглыми глазами и не сходящей с лица ухмылкой тот ответил беззаботно:

— Да тут недалеко живу, во Франции. В трех днях ходьбы от Парижа. Завоевали мы десятка полтора лет назад на берегу Атлантического океана область, которая называется Нейстрией. Король, чтобы избавиться от наших набегов, решил передать эту Нейстрию в наше распоряжение. Норманны ее заселили и теперь зовут Нормандией. Бывшие викинги завели семьи, занялись земледелием, скотоводством. Все так же, как и в Скандинавии. Но земли здесь лучше, плодородней. Урожаи такие, что хватает не только на прокорм семьи, но и на продажу. Вот и бросили бывшие викинги свое разбойное ремесло, живут мирно, спокойно… А чего хорошего? Надрывайся с утра до вечера в поле, и в жару и в дождь горби спину от непосильного труда. Тошнота! Услыхал я про вас и сбежал. Возьмешь в свой отряд?

— Почему бы не взять? Возьму, — ответил Олег. — Парень ты, я вижу, боевой, храбрые воины нам нужны.

Нагруженная добычей, флотилия сплавилась по Сене горю и, подгоняемая попутным ветром, понеслась на юг. Стояла прекрасная солнечная погода, викинги в сворное от вахты время пили вино и пиво, развлекались игрой в кости, рассказывали разные были и небылицы. Как-то зашел разговор о разбойниках.

— А чем мы отличаемся от разбойников, которые прячутся по лесам и ущельям? — спросил Торульф.

— Очень многим! — горячо ответил ему один из воинов по имени Кьяртан. — Мы соблюдаем честь и достоинство, это раз. Нам присущи гордость, мы не выносим насмешек и ругательств, это два…

— И еще добавь: воровство мы считаем гнусным пороком. — встрял в разговор Олаф. — Грабить гораздо лучше!

— Не лучше, а почетней! — добавил кто-то, сидевший сзади Олега.

— А у разбойников этого ничего нет! — торжествующе подвел итог разговору Торульф. — Мы гордые и свободолюбивые воины, а не какие-то там разбойники, как иногда нас называют!

— Неправда! — вдруг возразил Готфрид. — И у разбойников есть своя честь и своя гордость! Вот послушайте, какую легенду я вам сейчас расскажу. Слышал я ее в детстве, но помню слово в слово.

Жил в Упландии благородный и великодушный Торстейн. А в лесу между Упландией и Раумсдалем обитали разбойники, и дорога в этом месте была чрезвычайно опасна. Торстейн решил отличиться славным подвигом и пошел туда, чтобы положить конец разбою. По тропинке он пришел к большому, хорошо выстроенному дому, вошел в комнаты и увидел в них огромные ящики и много разного имущества.

Под вечер услышал он шаги, и в комнату вошел человек очень большого роста, прекрасной и мужественной наружности. Он развел огонь в очаге, умылся, вытерся чистым полотенцем, отужинал и лег спать. Торстейн, притаившись за сундуками, дождался, когда он уснул, взял его меч и изо всей силы поразил его в грудь. Разбойник быстро приподнялся, схватил Торстейна, втащил на постель и положил между собой и стеной. Спросив его об имени и роде, он сказал: «Всего меньше я заслужил смерть от тебя, потому что никогда не делал ни тебе, ни твоей семье никакого вреда. Но я благородный человек и оставлю тебе жизнь. Но ты ступай к моему отцу, ярлу Ингемунду из Готланда, вручи это золотое кольцо и убеди его отдать за тебя мою сестру, Тордис. А сейчас вынь меч из моей груди, и наша беседа закончена».

Торстейн вынул меч, и в ту же минуту разбойник мер. Тогда Торстейн поклялся, что сдержит свое слово, хотя бы это стоило ему жизни. Он пошел в Готланд и явился на двор ярла Ингемунда, рассказал престарелому человеку, что это он, Торстейн, убил его сына. «Твоя речь длинна и дерзка, — ответил ярл. — Ты хочешь, чтобы я оказал честь убийце моего сына, заслужившему скорее смерть, нежели дружеский дар. Но стыдно будет мне, если я сделаю зло тому, кто добровольно сдался в наши руки». Он выдал свою дочь Тордис за Торстейна, а Торстейн, в свою очередь, остался жить у него, пока старик не умер. Только после этого он возвратился в родные края. Вот какими благородными бывают разбойники и их отцы в наших краях, — заключил Готфрид.

Все молча выслушали его, и никто ему не возразил; так же молча разошлись. Только Олаф, когда остался наедине с Олегом, проговорил мрачно:

— В других странах разбойников вешают на деревьях, а у нас про них слагают легенды…

В Баскайском заливе флотилия попала в болтанку. Это было хуже, чем шторм… Волны были невысокими, но какими-то непредсказуемыми, они нападали на суда со всех сторон, били и в нос, и в борта, и в корму, от них не было спасения. Корабли мотало, кидало, разворачивало, соленые брызги летели то с одной, то с другой стороны. Воины измучились от качки. Олег и раньше, еще с детства, был знаком с морской болезнью. Во время штормов и ураганов его неодолимо тянуло спать. Большинство же норманнов от нее тошнило, некоторых рвало до зелени, а потом они валялись в трюме, обессиленные до беспомощности. Другие ходили как тени, не зная, куда приткнуться. У Рольфа закладывало уши. Он попеременно чистил их насаженной на палочку материей, мотал головой и говорил изредка: