Цивилизация запахов. XVI – начало XIX века - Робер Мюшембле

Любое человеческое общество восприимчиво к запахам. Они часто рассматриваются как инструменты магии. При помощи самых отвратительных запахов различные ритуалы позволяют человеку защитить себя, а самые приятные ароматы можно использовать для привлечения милости богов[39]. До внедрения канализации европейцы весьма чувствительны к вони, в которой живут. Швед Карл фон Линней, человек своего времени, в 1756 году предложил субъективную номенклатуру природных запахов из семи типов, значительная часть которой описывает как раз зловоние: ароматические (гвоздика, лавр), благовонные (лилия, шафран, жасмин), мускусные (амбра или мускус животного происхождения), чесночные (чеснок, асафетида, она же ферула вонючая), зловонные (козел, валериана), отвратительные (бархатцы, многие пасленовые), тошнотворные (тыквенные)[40]. В борьбе со зловонными испарениями, которые тем не менее можно назвать, не следует опускать руки — или, применительно к теме нашей работы, следует держать выше нос, особенно в больших городах, пресыщенных миазмами. Известно, что самые неприятные запахи люди перестают замечать спустя четверть часа, что создает серьезные санитарные проблемы, отмеченные еще в начале XVIII века Бернардино Рамаццини (1633–1714), итальянским врачом, родоначальником медицины профессиональных заболеваний.

Установить точную дату начала борьбы с нечистотами практически невозможно[41]. Во все времена люди стремились ограничивать вред, приносимый ими. Средневековая лексика, называющая основные причины смрада, весьма разнообразна и выразительна: дерьмо, помет, грязь, тина, мерзость, помои, испражнения, липкая зараза, нечистоты, ил, навоз, вонючие сопли, отбросы… Когда ситуация становится невыносимой, ее жертвы обращаются за помощью к властям. В 1363 году студенты и преподаватели парижского университета пожаловались королю на своих соседей-мясников, которые «убивают животных прямо у себя дома, а кровь и отходы как днем, так и ночью выбрасывают на улицу Сен-Женевьев, и нередко отходы и кровь вышеупомянутых животных отправляют в выгребные ямы и уборные в домах, отчего на вышеназванной улице, а также на площади Мобер и во всем квартале стоит невыносимая зловредная вонь». Три года спустя — юстиция в те времена была такая же неповоротливая, как и в наши дни, — парламент предписал упомянутым мясникам убивать животных за пределами Парижа, на речке, и лишь потом привозить в столицу мясо для продажи. В противном случае им грозил штраф[42].

Загрязнение воздуха часто связано с животными, потому что, помимо лошадей, без которых не обойтись, так как они — единственное транспортное средство, по городам, в том числе по Парижу, свободно разгуливают в поисках пищи свиньи, козы, домашняя птица. Не стоит забывать и о бродячих животных, в особенности о лучших друзьях человека — собаках, которых расплодилось великое множество, особенно в бургундских городах, несмотря на существование официальных живодерен. Лишь риск серьезных эпидемий вынуждает власти временно ограничивать количество животных, чьи продукты жизнедеятельности становятся частью городских пейзажей. Надо сказать, что в те времена так же обстояли дела и с людьми — они справляли большую и малую нужду и плевали где придется.

Некоторые профессии делали жизнь по соседству особенно невыносимой: это мясники, торговцы потрохами и рыбой, гончары, в чьих погребах нередко гнила глина, — так происходило в Париже и других городах; художники, пользовавшиеся красками на основе оксидов металлов. Среди худших профессий фигурируют кожевенники, изготовители перчаток и сумок, которые в больших количествах использовали токсичные продукты животного или растительного происхождения, едкие вещества — квасцы, винный камень, соду, а также мочу, в том числе человеческую, куриный помет, собачьи экскременты, ускоряющие ферментацию и разложение волокон. Делались попытки удалить эти вредные производства за пределы перенаселенных городов, в низовья рек, чтобы воду из этих рек хоть в какой-то мере можно было считать пригодной для питья. Однако рост числа городов в конце периода Средневековья, по всей видимости, сопровождается повышением их токсичности. Все чаще говорят о «зловонных соплях», вонючей воде и плохом воздухе, особенно в летний период, когда становится невозможно дышать. Некоторые положительные изменения можно объяснить все более ощутимым дискомфортом. В глубине дворов строятся частные туалеты, над речками выкапываются общественные выгребные ямы. Усилия также направляются на то, чтобы дисциплинировать горожан; от местных властей требуют следить за тем, чтобы отбросы не накапливались, чтобы велась борьба со смрадными испарениями выгребных ям и кладбищ, чтобы на улицы, в реки и каналы не спускались помои. Больше, чем штрафные санкции, этому способствовало рытье выгребных ям и сточных канав, мощение главных городских улиц. Тем не менее, чтобы усилия в этой области стали заметны, потребуется много веков.

Ужесточение местного законодательства для борьбы со вредоносной вонью с начала XV века говорит не столько о сознательном подходе к решению вопроса, сколько о непрестанном ухудшении ситуации, главная причина которого — бурный рост городов. Во Франции доля городского населения, вероятнее всего, превышала 10 % в 1515 году, достигла 20 % в 1789‐м, а в годы Второй империи составляла 50 %. Перенаселенные, зажатые в своих стенах города в буквальном смысле задыхаются во время частых и ужасных эпидемий чумы, случавшихся вплоть до 1720 года. Город, «вонючий, шумный и злой», задолго до индустриализации собирает за своими стенами представителей всех самых вредных профессий. «Аэристское» сознание 1750‐х годов было всего лишь минутной тревогой, поднятой отдельными прогрессивно мыслящими людьми. Основная масса горожан оставалась индифферентной к их философским теориям, предпочитая ничего не замечать, нежели тратить деньги на борьбу с грязью, которую требовали вести власти. Тем более что отдельные неудобства связаны были с весьма укоренившимися привычками и даже подспудно вызывают гордость и некоторое удовольствие. Большая навозная куча перед дверью крестьянского дома, как с горечью отмечали гигиенисты в XIX веке, говорила о богатстве хозяина, и он не желал переносить ее куда-нибудь в другое место. Так же обстояли дела и в городах, в том числе в Париже, при Франциске I.