Тайная жизнь влюбленных - Саймон Ван Бой

Отец купил собаку, которую никто не хотел выгуливать. Как пианино, купленное для украшения интерьера, собака знала, что ей по-настоящему не рады, и целыми днями лежала на подстилке. А однажды просто исчезла.

Отец теперь работал и по субботам. Квартира уснула под толстым слоем пыли. Тихая, безрадостная жизнь тянулась, как промозглый воскресный день. К тому времени как закончилась зима и земля стала отмякать, река молчания между Эдгаром и отцом превратилась в море — тихое, без волн и приливов. Ничто не приносило перемен, тяжелая толща воды хранила несказанные слова.

В годовщину маминой смерти отец ушел из дома, когда Эдгар еще спал.

За час до приезда машины, которая должна была отвезти его в школу, Эдгар поел хлопьев с молоком и вытащил из-под кровати мамин свитер, потом сложил его и спрятал в рюкзак, вытащив оттуда тетрадь с домашним заданием и учебник истории. На перемене нашел пустую кабинку в туалете, открыл рюкзак и жадно вдыхал остатки маминой жизни.

После уроков он, как обычно, перешел Пятую авеню и устремился к скамейке. На центральной аллее парка неудержимо хохотал какой-то турист, позировавший для уличного художника. Его девушка тоже смеялась. Эдгар всегда считал глупостью со стороны туристов покупать свои портреты и портреты своих любимых. Лишь после маминой смерти он понял, что для памяти хороши все средства.

Когда Эдгар дошел до кустов, скрывающих скамейку, его подхватил и понес вперед знакомый аромат сирени, однако ему пришлось резко остановиться, потому что на скамейке сидел с закрытыми глазами странный человек: индус в тюрбане, обернутом вокруг головы, в коричневом костюме и плотном дождевике с мокрыми пятнами. Когда Эдгар подошел совсем близко, незнакомец открыл глаза и посмотрел на него.

— Извините, — сказал Эдгар, — но вам нельзя здесь сидеть.

Мужчина потянулся рукой к тюрбану. Один его глаз переместился к краю глазницы, словно стремился жить своей собственной жизнью.

— Мне нельзя здесь сидеть? — удивился он.

— Я думал, об этом месте никто не знает, — сказал Эдгар, оглянувшись на дорожку.

— По-моему, о нем должны знать все, — ответил мужчина. — Здесь очень славно.

Эдгар понял, что незнакомец не собирается уходить, и присел рядом с ним.

— Откуда тогда ты о нем знаешь, если оно такое секретное? — Странный собеседник наклонился к ароматной грозди и шумно вдохнул.

— Мне его мама показала, — пояснил Эдгар.

— Вот как? — Индус удивился еще больше. — А почему она сегодня не пришла?

— Она умерла.

Мужчина рассмеялся и вскочил со скамейки.

— Ты что, с ума сошел? — закричал он, поправляя тюрбан. — Люди не умирают!

И опять расхохотался, но не насмешливо, а скорее недоверчиво. Своевольный глаз забегал по кругу, а нормальный продолжал смотреть на Эдгара.

— Ты, должно быть, сумасшедший, — повторил индус, вновь устраиваясь на скамейке.

Эдгар подвинулся и посмотрел в прогалину между ветвями, сквозь которую виднелись облака.

— Ты ведь не боишься меня?

— Нет, — ответил Эдгар. Он ничего не боялся, потому что самое страшное в его жизни уже произошло.

— Не обращай внимания на мой ужасный глаз, — заметил индус. — Он прекрасно все видит, когда хочет.

— Но я видел, как она умерла, — сказал Эдгар.

— Не говори глупостей, — упорствовал собеседник, и Эдгар заплакал.

Внезапно небо потемнело, и легкий ветерок пошевелил разбухшие кончики сиреневых ветвей.

— А может быть, твоя мама сейчас здесь, с нами? — мягко спросил мужчина. — Твои слезы падают прямо ей в руки, — добавил он, становясь на колени у ног Эдгара и показывая на маленький листик чайной розы с капелькой влаги. — Видишь?

Эдгар опустил взгляд и представил себе ароматные чашечки роз, которые вырастут летом вокруг скамейки. И вспомнил мамино восхищение всем крошечным.

— Это всего лишь розы Питера Пэна.

Мужчина засмеялся, и его глаз вновь сорвался с орбиты.

— Ну конечно, а ветер — всего лишь колебание воздуха, а не смех смеха.

— Хотел бы я вам поверить, — сказал Эдгар.

— Ужасно, — покачал головой индус.

— Я не понимаю, как она могла нас оставить. Почему так должно было случиться?

— Она просто надела другую одежду.

Эдгар представил, как повторяет все это отцу. Тяжелый вздох и щелчок замка в двери, когда тот закрывает ее за собой.

— Если ты думаешь, что она ушла навсегда, то отрезаешь себе все пути, мой друг. — Мужчина вытащил из кармана апельсин и начал его чистить. — Я вижу свою жену, — продолжал он, — в лучах света летнего дня, что пробиваются сквозь окутанные туманом деревья к лежащим в траве яблокам, упавшим от ветра. Хочешь апельсин?

— Спасибо, нет.

— Лучше не отказывайся, такие сладкие редко попадаются. Ты ведь голоден.

Эдгар поерзал на скамейке.

— Что сказала бы твоя мама? — Индус протянул Эдгару оранжевую дольку. Облака над ними разорвались, и деревья зазвенели птичьими голосами. Эдгар и его собеседник молча жевали.

— Мне очень жаль, — сказал индус, когда они доели апельсин.

— Отец выбросил всю ее одежду.

— Так многие делают.

— Зачем? — спросил Эдгар.

Собеседник повернулся к нему.

— Похоже, вы не особенно много общаетесь.

— Нет, он все время на работе, а если приходит домой, когда я еще не сплю, мы ужинаем, и я иду в свою комнату, а он читает газету.

— И ты думаешь, что он тебя не любит.

Эдгар кивнул.

— Совсем плохо, — пробормотал мужчина себе под нос.

— Что? — не понял Эдгар.

— Понимаешь, он любит вас обоих так сильно, что это его съедает. Сорвавшийся с орбиты глаз начал вращаться.

— Когда кто-нибудь покидает наш мир, или, если тебе так больше нравится, выходит в другую комнату, те, кто остается, иногда заставляют себя перестать любить, но это ошибка, ведь если ты любил хоть раз в жизни, тебе конец.

Эдгар вспомнил печальную, согбенную фигуру отца.

— Я очень сильно любил свою жену еще до того, как ее встретил. Я не знал, кто она, однако в моей душе горел огонь, и я был уверен, что она где-то есть. Теперь, когда она среди звезд, я по-прежнему люблю ее, хотя мы говорим на разных языках.

— Она тоже умерла?

— Ты вообще слушаешь, что я говорю?

— Извините.

— Ладно, прощаю, но больше никаких глупостей.

В листве мелькнула птица, присела отдохнуть на ветку.

— Ты должен помочь своему отцу.