Тайная жизнь влюбленных - Саймон Ван Бой

Представьте себе голые каменистые горы и ослепительно-голубое небо. Такой вид открывался из комнаты, где я вырос — там, в России. Мой отец работал на фабрике, где изготавливали двери. Прямо за нашим домом начинались горы, а впереди расстилалось темно-зеленое море, спокойное и глубокое.

Когда летним солнечным утром мы с отцом выходили в море на лодке, он, бывало, говорил:

— Внизу — сколько и наверху, смотри, не упади, сынок.

Чем дальше в море мы уходили, тем чернее становилась вода. Отец объяснял, что рыбы, которых мы вытаскиваем из глубины, так стремительно взлетают на поверхность, потому что никогда не видели света. Вообразите, каково это — жить в непроглядной тьме, и вдруг тебя вырывают из этой темноты, и ты оказываешься в прекрасном светлом мире, о существовании которого даже не подозревал.

В пору моего детства Россия была совсем другой. Я тогда мечтал работать на той же фабрике, что и отец. Как ни странно, мне казалось, что там очень красиво, потому что во дворе всегда стояли тысячи разных дверей. Их выставляли на солнце, а потом за ними приезжали грузовики из Москвы.

Совсем маленьким я думал, что каждая дверь ведет в другой город, в другой мир. Я гадал, сколько человек пройдет через сделанные отцом двери, а позже, подростком, представлял, как мужчины и женщины закрывают эти двери и занимаются любовью в залитых лунным светом комнатах.

Я гордился отцом, потому что он работал на благо людей. Однажды мне приснился сон, что я на американском пляже, примерно таком же, как сейчас. Во сне я задремал на горячем песке, а когда проснулся, люди вокруг исчезли, а их место заняли двери, сделанные отцом. Представьте себе — пляж, на котором нет ни души. Вместо людей — двери, стоят посреди песка в рамах.

Когда власть в Москве поменялась, фабрику закрыли, отец умер, а я пошел служить во флот.

Наверное, я попрошу Мину выйти за меня замуж. Она приехала в Нью-Йорк из Флориды и любит слушать рассказы о моем отце, потому что от ее отца не было никакого толку. Надеюсь, Мина согласится, хотя до конца не уверен — я бываю с ней груб, мне сложно признаться в своих истинных чувствах. И все равно она для меня — самый важный человек на свете.

Юноши теперь в воде, а девушки смотрят. На берег накатываются волны, высокие, как шкаф, и заметно, что некоторые парни трусят. Девчонки тоже напуганы, хотя стараются не подавать виду.

Первые пять лет на флоте меня учили стрелять ракетами с подводной лодки. Подлодка вздрагивает после каждого выстрела, как живая. Работа очень ответственная — нужно все идеально рассчитать, иначе ракета не достигнет цели. В дни стрельб никто из нас не смел принести водку в центральный пост.

Жилось нам неплохо. Особенно весело было в портах. Вокруг всегда вились девчонки, которым наша морская форма нравилась больше, чем мы сами. В молодости я и близко не был таким жирным, как сейчас. А когда нашу лодку решили списать, мы все загрустили. Это ведь была наша работа, и мы научились ее любить.

Я познакомился с Миной в русском ресторане в Квинсе, где я работал барменом. Она пришла с подружками отмечать чей-то день рождения. Девушки показались мне славными, они так заразительно хохотали. В ночь нашего знакомства с Миной меня уволили с работы из-за инцидента с ее подружкой. Я не слишком огорчился, потому что Мина написала на клочке бумаги свой телефон и смотрела на меня огромными, как кофейные чашки, глазами.

Странно: многие русские, которых я знаю, терпеть не могут американцев, а живут в Америке. По-моему, их недовольство связано с ними самими; если бы они вернулись в Россию, то и там нашли бы, на что жаловаться.

Когда Мина с подружками выпили по несколько коктейлей, они разошлись не на шутку, даже стакан со стола сбили. Такие веселые, такие задорные!.. Глядя на них, я вспоминал долгие вечера с моими товарищами, когда наша К-159 считалась гордостью российского флота.

Потом какой-то русский у стойки сказал что-то нехорошее о Мининой компании. Я сделал вид, что не слышу. Они ведь не одни так много пили в тот вечер. Еще позже девушки заказали кофе и десерт, а тот пьяный стал говорить о них всякие гадости, по-русски. Я пошел мыть стаканы и старался не брать в голову, потому что все мужчины, когда напьются, превращаются в свиней.

Народ начал расходиться, я вернулся к стойке и стал наводить порядок, готовясь к закрытию. Подружка Мины попросила последний коктейль, и я сделал его за счет заведения, потому что девчонки мне понравились, и я надеялся, что они придут еще.

Когда девушка пошла к столику, парень за стойкой, который до этого говорил гадости, схватил ее за руку, и она пролила напиток. А он вновь начал говорить всякие пошлости по-русски и при этом улыбался, поэтому девушка думала, что он дружелюбен. Она тоже улыбалась и слушала все это непотребство, а я поверить не мог, что он такое говорит. Я сделал два коктейля и со стуком поставил на стойку. И сказал ему по-русски, чтобы оставил девушку в покое. Он удивленно вытаращился на меня, утратив дар речи. Потом столкнул на пол свой стакан, а когда девушка потянулась за своим, схватил его и выплеснул напиток ей на платье. Он был здоровенный, как медведь, но не забывайте, я больше десяти лет прослужил в Военно-морском флоте России, так что я схватил его за шкирку и вышвырнул на улицу. Мне даже стало жаль бедолагу. Впрочем, когда я вернулся и увидел, что девушка горько плачет, жалость как рукой сняло.

Он еще немного побузил на улице и ушел домой. Правда, вскоре выяснилось, что этот тип — друг хозяина. Не прошло и десяти минут, как позвонил мой работодатель, сказал, чтобы я взял из кассы, сколько мне причитается, и больше не попадался ему на глаза. Он кричал в трубку, что я хулиган и мне не место в приличном обществе, а я, прикуривая сигарету, смотрел, как самая красивая девушка из компании подходит к стойке, благодарит меня и пишет на спичечной картонке свой номер. Я сначала не хотел брать ее телефон, потому что во время службы на флоте повидал немало девушек, которых привлекало насилие, и все они оказывались чокнутыми. Но когда она посмотрела на меня своими кофейными чашками, я понял, что это не тот случай.

Со мной в смене работали официантами два латиноамериканца, славные ребята. Они помогли мне навести порядок, дружески похлопали по спине и сказали, что сделали бы то же самое. Оставшиеся за стойкой мужчины вполголоса разговаривали между собой, словно ничего и не произошло. Когда тот пьяный говорил гадости, они смеялись, и теперь им, наверное, было стыдно.

Несмотря на многократное участие в драках и всю мою доблесть во время службы в российском флоте, я не могу заставить себя поднять этот дешевый бодиборд и шагнуть в океан. В горле пересохло, страшно болит голова. Юноши вернулись с катания живыми и невредимыми, и девушки завернули их в полотенца.

Через несколько месяцев после списания нашей подводной лодки мы получили приказ отбуксировать ее в указанный район для утилизации. К тому времени мы уже примирились с потерей и искали, чем заняться. Капитан обещал сделать все возможное, чтобы сохранить нас как экипаж, куда бы нас ни послали. Некоторые другие команды отправили в Чечню. До нас доходили слухи об ужасах, которые творились там с обеих сторон, и все равно мы были готовы служить где угодно, только бы вместе. Вместе мы непобедимы — таким был общий настрой. На официальной церемонии присутствовало около сотни моряков, но мы могли управлять подводной лодкой ввосьмером. Когда надо было доставить субмарину на ремонт, каждый старался пронести в металлическое брюхо бутылку водки или виски, чтобы не скучать в дороге. Капитан закрывал на это глаза. Ремонтники называли нас «скелетный экипаж».