Моя жизнь на тарелке - Индия Найт

Импортная беспардонность успешно вытряхивает Кейт из томного настроя.

— Ну вот что!.. — Наш матриарх сверлит возмутительницу спокойствия взглядом, взятым напрокат у мифологического василиска. Эффект потрясающий — с трудом подобрав трясущиеся губы, модель скукоживается в кресле. — Ну вот что, — для вящей убедительности повторяет Кейт. — Слабоумная особа, к счастью, ошиблась. О господи, — патетически вздыхает мамуля, — не могу поверить! Член нашей семьи… мальчик, к которому я всегда относилась, как к родному сыну, встречается с особой, названной в честь бобовых. Спору нет, моя дочь, — в ее голосе звенит металл, — толста до безобразия… — тут она выбрасывает вперед руку, и половина ресторана сворачивает себе шеи, следя за указующим перстом, — но у нее по крайней мере с мозгами все в порядке. Правда, она использует их не по назначению… — Пауза. Очередной вздох. — Дорогие мои… я… э-э… м-м… словом, у меня появился… Я встретила человека. Удивительного! Единственного в своем роде! И теперь…

— Пожалуйста! — кричу я на весь зал. — Умоляю, Кейт, только не выходи за него!

Увы, поезд ушел. Пламенея счастливым румянцем, Кейт демонстрирует кольцо с изумрудным булыжником.

— Это чудный человек. Чудный, чудный, чудный, — нашептывает она, точно раритетный граммофон. — Чудный! Он ясновидящий.

— Ясновидящий? — округляет розовый ротик Эви. — Как это? Сам Господь, что ли? — Такому прелестному созданию, сами понимаете, мозги вовсе ни к чему.

— Господь — всевидящий, дорогая, — объясняю я. — Кейт хотела сказать — провидец.

— Про-да-вец? — Эви округляет и глаза. — В супермаркете?

— Провидец. — Кейт — само терпение. — Или пророк. Это уникальный человек. У него душа древнего мудреца. Как и у меня, — скромно добавляет она. — Он заглянул в мою душу, и я была избрана!

В подражание незнакомому пока мудрецу я обвожу взглядом стол. Читать в душах мне не дано, однако кое-какие мелочи замечаю. Том, к примеру, втихаря тяпнул второе двойное виски, а Эви налегает на булочки — верный знак, что после закусок, а возможно, и перед десертом слиняет в дамскую комнату и вернется злая, ноголодная. У Фло вроде нервный тик на оба глаза случился — моргает без остановки, уставившись на Кейт с отвисшей челюстью. Я то и дело чиркаю зажигалкой, затягиваюсь и мечтаю, чтобы рот был побольше — сунуть дюжину сигарет сразу. Даже неизменно хладнокровный Роберт уронил голову на руки.

— Какое блаженство, не правда ли? — разливается Кейт. На мой взгляд, вопрос риторический. — Чудный человек! Чудный! Чудный!

Она так и не умолкла до конца вечера, расписывая Роберту свое американское (как выяснилось) чудо по имени Макс.

Недосуг мне день-деньской предаваться раздумьям о своем семействе. Заманчиво, конечно, отдать должное очередному маминому финту и поплакаться вволю, однако и на хлеб насущный не грех подзаработать. Не всем же, увы, проценты со вкладов капают. Об этом безрадостном обстоятельстве я вспоминаю всякий раз, когда Эви или Фло возвращаются в родные пенаты после набега на «Гуччи», шатаясь под тяжестью элегантных свертков… О чем я? Ах да, о хлебе насущном. Мое интервью горит, в связи с чем все утро четверга я мечусь по кухне как полоумная, время от времени прикладываясь к чашке с отвратным «Нескафе» (выражение «дурно пахнет изо рта» ассоциируется у меня не столько с дешевым пивом, сколько с растворимым кофе).

Стоп! Как бы у вас не сложилось превратное впечатление о рабском труде современной женщины, совмещающей домашнее хозяйство с интеллектуальной деятельностью. В такие дни все домашнее хозяйство побоку. Кухонный стол скрылся из виду под завалами газетных и журнальных вырезок. Диктофон и упаковка батареек «Дюраселл» затерялись среди мисок с остатками утренних хлопьев. Изжеванная донельзя книжка-раскраска, коробка наполовину растерянного конструктора и небесно-голубенькие трусики — милый знак внимания от Эмбер, прибывший с утренней почтой, — свалены в одну кучу. Люблю я Эмбер. Она не дает мне окончательно закоснеть в скуке и к тому же печется о моем белье. Собственно, она одна (не считая меня) это самое белье и видит во время наших редких совместных вылазок в бассейн. Мне требуется как минимум месяц, чтобы набраться мужества для следующего заплыва, поскольку я убеждена, что в купальнике приобретаю сходство со страусиным яйцом.

Нервное клацанье ножниц, лихорадочный поиск новых батареек… Общая картина ясна, и имя ей — паника перед интервью. Хуже всего, что со всей этой круговертью — днем рождения Роберта, ошеломляющей новостью от мамы — я напрочь забыла об интервью. И не вспомнила бы, если бы не вечерний звонок Араминты, редактора еженедельника «Султан», где я подрабатываю. Вот вам и причина сегодняшней горячки. Ситуация, честно скажу, не такая уж редкая, хотя и не рядовая. Обычно я все-таки выкраиваю больше получаса для того, чтобы раскопать подноготную будущего собеседника.

Вцепившись, как в спасательный круг, одной рукой в чашку с кофе, а другой — в круассан, я любуюсь портретом кандидата в визави и проглядываю вырезки. Так. Танцор. Яркий представитель, если верить Исмин Браун из «Дейли телеграф», новой школы, совершающей революцию на сцене. У меня не было времени уточнить составляющие революционного процесса (помимо откровенно небритой, судя по снимку, груди — интересно, это теперь такая мода в балете?). К сожалению, не спец я в этой области: все мои знания о хореографии почерпнуты из «Балерины Анджелины» — хлипкой книженции, повествующей о даровитой мышке. К юной танцовщице из породы грызунов мой младший сын Джек был чертовски неравнодушен до тех пор, пока не решил, что «всякие танцы — девчачье дело», и не переключился на «Стегозавров».

О, так наш мистер Данфи — ирландец! А вдруг заведет излюбленную национальную волынку про «кельтские корни и неразрывность с родимой культурой»? Но хорош, особенно для любительниц (а тем паче любителей) смугло-стройно-рельефной мужественности. Что ж, поболтаем о том о сем. Пуанты, пачки… да мало ли тем для беседы.

Сейчас у меня есть забота и поважнее. Из клетки хомяка на весь дом чем-то… гм… собственно, самим хомяком и несет. Я отрываюсь от подозрительно синих глаз Сэма Данфи (без контактных линз, конечно, не обошлось, но должна сказать, что в сочетании с черными волосами эффект неотразимый) и безжалостно отправляю мистера Ирландскую Балерину вместе с его точеным лицом в клетку хомяка. Там ему самое место. Наверняка ведь сволочь редкостная: порядочных людей с такой мультяшно-героической внешностью не бывает. После чистки клетки времени у меня остается ровно на то, чтобы пройтись пуховкой по носу (не забыть бы лампочку помощнее купить в ванную) и добавить щекам искусственного румянца. Помаду я оставляю без внимания: голубизна ирландского гения контактными линзами явно не ограничивается. И вообще мне к трем часам нужно за детьми в школу, так что особенно не поболтаете, мистер Данфи.

* * *

Думаете, было весело? Не слишком. Я почему-то полагала, что ирландцы — сплошь весельчаки. Но мистер Данфи оказался очень серьезным человеком без намека на чувство юмора, эдаким Джеймсом Джойсом от балета. К несчастью для меня. Конечно, я помню, что журналисту положено проштудировать и выучить наизусть биографию собеседника. И не положено начинать интервью с интеллектуальных вопросов типа «Почему вы не бреете волосы на груди? Сильно чешется потом, да?». Прямо скажем, не самый тонкий подход к делу, но я ведь всего-то и хотела, что лед растопить. А он уставился на меня своими сапфировыми линзами и молчит. Ни тебе улыбки, ни хоть какого-нибудь маловразумительного, но дружелюбного звука!