Капкан на оборотня - Эдуард Веркин

Захаровна издала отрицательный звук.

Баба Надя присела на табуретку и принялась ее успокаивать:

– Ну что ты... Ладно уж... Будет тебе. Ну что ты совсем расклеилась...

После пятнадцати минут успокаивания и двух стаканов валерьянки Захаровна пришла в более-менее нормальное состояние.

– Поверишь, нет, Надежда, боюсь в огород днем выйти, – всхлипывала она. – Все топоры собрала. Позвоню своему сыну, пусть ко мне приезжает с ружьем. Так и скажу, если ты мне сын – приезжай и живи со мной. Куда я огород брошу? Я не Никитична, в больницу не поеду. Лучше к сыну, в город...

– Ну, что удумала? – баба Надя хлопнула ладошками по коленям. – Как он приедет, он же у тебя на такой ответственной должности! Если боишься, лучше на самом деле поезжай к нему сама. А я за огородом присмотрю. Мне внучка с ее другом помогут.

Бабушка Надя обернулась в нашу сторону, и мы согласно кивнули.

– Ладно, пойду хоть чай поставлю, я тебе тут хлеба и заварки принесла, – сказала баба Надя и отправилась ставить чайник.

– Я самовар люблю, – сказала Захаровна.

– Знаю, – не оборачиваясь ответила баба Надя.

Она вышла в сени и затюкала топориком.

Тоска решила даром времени не терять. Она подсела к старушке и заговорщицким голосом спросила:

– А правда, что он к вам ночью приходил?

Захаровна вздрогнула. Я толкнул Тоску в бок локтем. Не следовало так круто начинать.

– Да, приходил, страшно вспомнить, – ответила Захаровна, сморкаясь в какую-то тряпку, – я только уснула, таблеток напилась, и тут этот.

Захаровна всхлипнула. Я принялся заготавливать третий стакан с валерьянкой.

– Вы рассказывайте, – продолжала Тоска. – Рассказывайте. Нам очень интересно.

Я осторожно достал диктофон, нажал на кнопку «запись».

– Лежу это я, таблеток выпила, вдруг слышу шаги. Сначала думала, что это мыши. У меня в стенах мыши – как темно становится, так они начинают бегать. Туда-сюда, туда-сюда, даже уши закладывает. А потом я и думаю: мыши, они ведь совсем не так бегают. Они бегают быстро так – топ-топ-топ, топ-топ-топ, а эти шаги другие – топ-топ, топ-топ, как будто кто-то тяжелый шагает. Ну, думаю, кого еще принесло? Сначала думала, это Митрофаныч, он ко мне иногда заглядывает...

– Зачем? – перебила Тоска.

– Как зачем... радио послушать. У меня приемник трехпрограммный, а у него обычный. А телевизор он не любит смотреть, у него от телевизора глаза болят...

– Дальше рассказывайте, – попросила Тоска.

– Ну да, рассказываю, рассказываю. Он приходит радио смотреть, наоборот то есть, ну вот... Но только это был совсем не Митрофаныч.

– Почему вы так решили?

– Митрофаныч самосад курит, я его далеко слышу. А этот ничего не курил. Вот, значит, шаги эти идут и идут, и прямо в сени. И остановились. А я лежу. А они стоят и стоят, с места не двигаются. И долго так все это. Тут все у меня внутри задрожало. Думаю, сколько можно так вот лежать? Пойду, думаю, посмотрю, кто это. А вдруг Митрофаныч курить бросил? Подошла я к двери, так потихоньку открыла ее. А в сенях темно, потому что поздно уже. Я свет включила и выхожу. А тут он стоит.

– Стоит? – уточнил я.

– Стоит. Как собаки стоят, на всех ногах. Черный такой, большой. Больше собаки. Я как его увидела, так чуть и не умерла. Смотрит на меня, а глаза так и пылкают, так и пылкают.

Я непонимающе поглядел на Тоску.

– Сверкают, – перевела она.

– Точно, – кивнула Захаровна. – Сверкаются. Я на него гляжу, а он на меня, так и глядели... Уж не знаю, сколько глядели. А потом я опомнилась и стала потихоньку-потихоньку назад в комнату возвращаться. Вернулась, легла на кровать, одеяло натянула, так и лежу, молитвы читаю. А дверь закрыть забыла! И сердце так дрожит, почти выпрыгивает. Тишина опять долго была, потом слышу – дверь заскрипела. Ну, думаю, все, за мной пришел.

Я внимательно слушал и осматривал при этом комнату. Ничего примечательного. Все скромненько и чистенько. Не скажешь, что совсем недавно тут безобразничал оборотень. Старушка рассказывала дальше:

– Я еще больше испугалась, лежу, темно. И вдруг он появился. А потом снова пропал! Был и пропал. Шорох какой-то, кровать зашевелилась. Я ничего понять не могу. И вдруг снова появился и снова пропал. А потом мою руку будто когтями царапнуло!

Захаровна продемонстрировала нам свою руку. Но на руке не было никаких следов, разве покраснение небольшое, как после расчеса.

– Я что-то не пойму, как это он появлялся и исчезал. Свет был включен? Горела лампа? – спросила Тоска.

Захаровна не смогла ответить.

– Я со страху одеялом накрылась да так и лежала, ничего не помню. Лежу и прислушиваюсь. Что делать, не знаю. Кричать боюсь, вставать с постели боюсь. Но потом все-таки встала и включила свет. Все комнаты обшарила, никого не нашла. На улицу выйти побоялась. Дверь заперла, да так и просидела возле нее до утра, не смогла больше уснуть.

Захаровна со вздохом поднялась с дивана.

– Иди, чаю попей, что дурное вспоминать, – позвала Антонинина бабушка. – Самовар уже раздувается.

Я думал, что самовар кипит долго, а он, оказывается, быстро. Самовар-лайт. Мы вышли на кухню.

– А следы какие-нибудь остались? – не унималась Тоска.

– Тоня, оставь Захаровну в покое, не видишь, как ей плохо, – строго сказала бабушка.

– Ничего, пусть спрашивают, им ведь интересно, – Захаровна подсела к столу, – а я хоть выговорюсь. Ни следов, ни грязи, все чисто. Мне даже стало казаться, что он мне привиделся. А через день узнаю, что он еще и у бабки Оли был. Она сейчас тоже собирается к родственникам.

– А зубы были? – спросил я.

– Зубов было много. Весь-весь был в зубах.

– Нет, я не про обычные зубы говорю, а про железные. Железные зубы были?

– Не знаю, какие уж там зубы были, я ничего только так и не увидела...

– Чай давайте пить, железные зубы, – усмехнулась баба Надя.

Понятно, подумал я. Здесь больше ничего добиться не удастся. Я отключил запись.

– Захаровна, пей чай, остынет. И съешь чего-нибудь, – повторила баба Надя. – Вы тоже садитесь, сегодня толком так ничего и не ели. А в этом возрасте есть надо, а то потом малокровие будет.

Но мы с Тоской отказались, сославшись на занятость, и поспешили уйти. Делать здесь было больше нечего.

– Что ты обо всем об этом думаешь? – спросила меня Тоска уже на улице.

– Не знаю, по-моему, бред какой-то. То он появлялся, то он исчезал. Старушке все, что угодно, со страху может показаться. Лампочка у нее в сенях – двадцать пять ватт, ничего не видать. Ты обратила внимание, что она перед сном таблеток напилась? Он ей мог и вообще привидеться.