Искатель - Джек Макдевит

– Вы приписываете себе слишком много заслуг, – сказал Кольчевский. Он явно не был прирожденным оратором, как Болтон, – голосу его не хватало силы. Но он заменял силу страстностью. Повернувшись, Кольчевский окинул взглядом публику, и глаза его на морщинистом обветренном лице гневно вспыхнули. – Я думал, меня уже ничто не может удивить, но сейчас вижу, как вы оказываете почести этому вору, этому вандалу! Он выступает перед вами, выдавая себя за честного человека! За человека, который совершил нечто значительное! Вы аплодируете ему, потому что он говорит вам то, что вы хотели бы слышать о себе. – Он снова повернулся к Болтону. – Я скажу, что вы совершили.

Я заметила какое-то движение у дверей. Охранники, лавируя между столиков, приближались к Кольчевскому.

– Вы разрушили бесчисленные памятники старины по всей Конфедерации и за ее пределами. Если не сами, то через посредников. Вы поддерживали… – Кто-то схватил его и начал оттаскивать от стола. – Отпустите меня!

Сзади к нему подошли трое или четверо человек, которых возглавляла высокая женщина в форме охраны. Она что-то сказала Кольчевскому.

– Нет, – ответил он, – так не пойдет. Что, не нравится правда? – Он продолжал сопротивляться. Прибыло подкрепление. Один из тех, кто сидел вместе с ним за столом, вступил в драку с охранником. Кто-то упал. Кольчевского к тому времени уже обезвредили, прижав его руки к бокам. – Я ухожу по собственной воле, – рявкнул он. – Но это логово воров, настоящее логово.

Кольчевского потащили к выходу, он пробовал упираться. Честно говоря, он мне даже понравился.

Наконец его выволокли за дверь, но еще несколько минут в зале слышались возбужденные голоса. Болтон все это время оставался на трибуне. Когда суматоха наконец улеглась, он поправил пиджак и улыбнулся публике:

– Все это лишь часть шоу, господа. Посмотрим, что будет дальше.

Этот случай несколько подпортил настроение публике. Мы побродили среди гостей, а когда официальные мероприятия закончились, побывали на нескольких приемах. Алекс не сомневался, что клиент госпожи Голдкресс где-то здесь.

– Он не мог устоять.

– Но как ты собираешься его найти? – спросила я.

– Он нас знает, Чейз. Я надеялся, что он выдаст себя. Проявит к нам чуть больше интереса, чем обычные участники. Или будет слишком внимательно наблюдать за нами, пока мы разговариваем с его агентом.

– Ты кого-нибудь заметил?

– Многие не сводили с нас глаз, – сказал он. – В основном с тебя.

Эти слова относились к лучшему из моих вечерних платьев – вишнево-красному. Возможно, оно было чуть более открытым, чем я обычно себе позволяла.

Если кто-то и явился на съезд, он держался от нас поодаль. Вечер закончился, и мы вернулись в отель с пустыми руками.

На следующее утро я проснулась поздно. Когда я вошла в офис в десятом часу, Джейкоб показал мне список звонивших с начала дня. Одно из имен было мне незнакомо.

– Женщина из местных, – сказал искин. – Хочет заказать оценку.

Когда речь идет об антиквариате, серьезные коллекционеры предпочитают решать вопросы лично – особенно если артефакт, по их мнению, может стоить дорого. Для такого товара Алекс не делает удаленную оценку. Но большинство вещей, которые нам показывают, почти ничего не стоят, и чтобы это понять, необязательно разглядывать их с близкого расстояния.

Многие приходят прямо с улицы, в основном те, кто купил что-то на распродаже или получил в наследство. Они интересуются, не стоит ли вещь больше, чем им сказали, и, решив, что терять нечего, звонят нам. Я оцениваю товар с первого взгляда, хотя, разумеется, выбираю при этом выражения. Я вовсе не специалист по антиквариату, но хлам узнаю сразу же. А когда я в чем-то не уверена, за дело берется Алекс.

Девяносто девять из ста (по осторожной оценке) клиентов с улицы получают отказ. Поэтому, когда я перезвонила через пару часов и в офисе появилось изображение клиентки, я сперва решила, что мельком взгляну на вещь и пошлю ее обладательницу подальше.

Это была миниатюрная блондинка, нервная, неважно одетая. Она постоянно отводила взгляд. Золотистые брюки предназначались для бедер поуже, чем эти. Складчатая белая блузка с открытым воротом позволила бы увидеть немалую часть груди – при ее наличии. На шею женщина повязала ослепительно-красный платок. Улыбка ее выглядела одновременно решительной и застенчивой. Она сидела на потертой спрингфилдской кушетке, из тех, что получаешь бесплатно при покупке пары кресел.

Приветствие оказалось коротким, но довольно вежливым.

– Меня зовут Эми Колмер. У меня есть одна вещица, и я хотела бы показать ее вам. Может, она чего-нибудь да стоит?

Она скрылась из поля зрения, затем вернулась с чашкой и поднесла ее к свету. Чашка была декоративная, из тех, что можно купить в магазине сувениров, – серая, с выгравированным на боку бело-зеленым орлом. Орел был изображен в слегка старомодном стиле: он летел, расправив крылья и хищно раскрыв клюв. Такое, вероятно, пользовалось спросом в прошлом веке. Под орлом был развернут небольшой флажок с надписью. Буквы были слишком маленькими, чтобы их разобрать, но я поняла, что это не стандартный алфавит.

Женщина повернула чашку другой стороной. Я увидела окруженный кольцами шар. Сверху и снизу были надписи, сделанные тем же алфавитом.

– Что скажете? – спросила она.

– Что это за язык, Эми? Не знаете?

– Понятия не имею.

– Вам известно, что это за предмет?

Она озадаченно посмотрела на меня:

– Чашка.

– Я о другом. Что это за чашка? Откуда она взялась?

– Подарок приятеля.

– Приятеля?

– Бывшего приятеля. – Глаза ее сузились. Я поняла, что их отношения завершились не лучшим образом и женщина пытается обратить в деньги то, что от них осталось. – Однажды он увидел, как я любуюсь этой чашкой, и сказал, что я могу взять ее себе.

– Весьма любезно с его стороны, – заметила я.

– Мне понравился орел. – Она перевела взгляд на чашку и долго не отрывала его. – Он подарил мне ее в тот вечер, когда мы расстались. Думаю, он хотел мне выдать утешительный приз.

– Возможно.

– Чашка стоит больше его самого. – Она улыбнулась, и я поняла, что она не очень расстроится, если ее приятель свалится с моста.

– А где он ее взял?

– Эта чашка всегда была у него.

Я поняла, что вряд ли добьюсь еще чего-нибудь. Меня так и подмывало сказать то, что я думала: «Чашке грош цена». Но этический кодекс «Рэйнбоу» требовал от меня выяснить, о чем идет речь. Я обратилась к нашему искину:

– Джейкоб, что это за язык?

– Ищу, – ответил он.

В чашке не было ничего выдающегося, ничего такого, что выделяло бы ее из множества других, кроме странных символов. Но за годы работы в «Рэйнбоу» мне доводилось видеть множество разнообразных надписей, и, поверьте мне, они далеко не всегда что-то значили.