Мемуары Ведьмы. Книга Первая - Кати Беяз

— Потому что мы забыли, как лечить своё тело. — Спокойно ответила бабушка.

«Ну вот, это произошло снова», — подумала я, — «опять она ответила так, что у меня возникло ещё больше вопросов, чем было в самом начале».

— А как мы лечили своё тело раньше? — Немного раздражилась я.

— Всё в этом мире вибрирует. Если настроить себя, словно музыкальный инструмент, на здоровые вибрации, то тело не будет болеть. Раньше человек знал, как себя вылечить. Он знал, как звучит его идеальная мелодия, здоровая и гармоничная. Общение с природой помогало ему услышать песню своего тела, он понимал, где тело фальшивит и перенастраивал себя, словно музыкальный инструмент. Жаль, что люди перестали испытывать благоговение и трепет перед возможностями Матери Земли, потому что по-другому себя просто невозможно услышать и понять.

— Но как же настой может изменить их мелодию? — в ожидании замыкания своей логической цепочки, спросила я.

— Настой может вибрировать точно так же, как и человеческое тело. Маг готовит настой здоровой вибрации и даёт его больному человеку. Если человек принимает эти вибрации, то и его тело звучит по-другому, и в итоге становится здоровым.

— Принимает вибрации… То есть принимает настой? Ты так хотела сказать?

— Можно пить литрами настои и не излечиться, если человек не дал команду своему телу принять целительные вибрации. Принять вибрации, в первую очередь, значит поверить в их действие. И позволить своему телу услышать их.

Я многое не понимала тогда, и многие мысли меня тяготили своей неясностью. Бабушка всегда отвечала на мои бесконечные вопросы, но я не всегда могла осознать ее ответы. Многое так и оставалось для меня словами без смысла с налетом мистики.

Мы свернули налево, и перед нами предстала длинная улица с одноэтажными черными домами, в которых иногда проблескивали такие же черные окна. Лишь одно из них в правом ряду было тускло — жёлтым. В этом доме кто-то не спал. Проходя мимо него, бабушка замедлила ход, будто прислушиваясь к звукам, которые могли донестись оттуда, но там было довольно тихо, не было ни голосов, ни шагов. Вдруг, пройдя мимо него, бабушка остановилась, на секунду задумалась, и, словно ведя внутреннюю беседу, повернула обратно.

— Пойдём, спросим, как идут дела. — Сказала она, вроде бы, одновременно и себе и мне.

Я последовала за ней, и она тихо постучала в окно.

Клетчатая кухонная шторка быстро отодвинулась и на нас взглянула круглолицая женщина. Бабушка жестом спросила «как ты?» Женщина, завязывая халат под грудью, ответным жестом сказала «заходи через веранду». Нам открылась дверь и я ликовала, что сейчас окажусь в тепле, отнюдь не сразу узнав нашу клиентку, лицо которой сильно округлилось. Она изменилась не только лицом, и я неприлично долго рассматривала её огромный живот, который выдавал последние месяцы беременности.

Ещё её было трудно узнать без угрюмого и надменного взгляда. Нас угощала чаем доброжелательная, спокойная женщина, в лице которой угадывались смирение и доброта. Исчезло это давящее выражение надзирателя и судьи, сейчас она виделась мне умиротворенной, и, кажется, даже стыдилась посмотреть лишний раз бабушке в глаза.

— Ты сняла приворот?

— Да, сняла, баб Валя. Сейчас вспоминаю всё, как в тумане. Будто не я вовсе была, когда это делала, как наваждение какое-то. Вернуть бы время вспять, да что там уже говорить… — на её глазах проступили слёзы. — Гормоны у меня, буду плакать много, не обращайте внимание.

— Слезы чистят душу, вымывая всё из неё своим потоком. Плакать полезно, вся грязь уходит. — Сказала бабушка, погладив пухлую руку женщины, теперь уже совсем без украшений.

— Я весь день тогда думала о том, что сама рассказала вам, но решимости снять приворот не было. Как только наступила ночь, муж мой пришёл домой очень пьяный и принялся с порога бить меня ладонями по лицу. Я пыталась укрыться от побоев, но в любом уголке дома он настигал меня снова и снова. Я убежала и закрылась в ванной, через минуту услышав, как с размахом открылась и захлопнулась входная дверь. Вся в слезах, решив, что как будет, так и будет, я продолжала сидеть в ванной. Примерно час спустя, снова услышав стук входной двери, я приблизилась к стене своего укрытия. Чтоб понять, один ли Максим пришёл, и в каком он состоянии, я ухом прислонилась к набело выкрашенной деревянной двери, разделяющей ванну и коридор. Сосредоточившись на звуках, я услышала сильный хлопок. Это был звук топора, врезавшегося в дерево прямо над моей головой. Холодный пот выступил по всему моему телу, я отошла от стены и села на ванную в полном оцепенении.

Мой собственный муж рубил сейчас дверь, разделяющую нас, топором. Что было б, если б он её прорубил, один Бог знает. Но на пятом разе он почему-то остановился и снова вышел из дома. Я всё ещё сидела в ванной и боялась лишний раз пошевелиться. Только когда в прорубленные расселины пробился дневной свет, я решилась выйти в коридор. Дома никого не было, а весь пол был усеян следами босых ног, выпачканных в грязи и болотной тине. Я уже начала было думать, что мой муж сошёл сума, как обнаружила еще одни следы. Рядом с мужскими массивными следами, можно было абсолютно ясно различить миниатюрные отпечатки женских ступней. Оторвав свой взгляд от пола, я замерла от непередаваемой словами картины: стены дома, дверные косяки, шторы под потолком и сам потолок был усыпан отпечатками женских рук. Кое-где по ним можно было предположить, что ночная гостья цеплялась за шторы, зависая прямо под потолком, а затем невиданной силой прибитая к нему, она ползала на коленях, оставляя за собой жуткие отпечатки, неподдающиеся ни одной человеческой логике. Детально изучив их, я поняла, что теперь схожу сума сама.

Мне было невероятно страшно оставаться в этом доме. Возможно, меня мучил вопрос, где и с кем мой муж, но хочу признаться, что спасение собственной жизни беспокоило меня тогда намного больше. Впервые осознав, что не имею настоящих, глубоких чувств к своему супругу, я поняла, что не могу продолжать любить его алкоголиком или сумасшедшим. Более того меня теперь совсем не беспокоила его судьба, если он не мог оставаться прежним, — она остановила рассказ, потупив взгляд в стол, покрытый яркой клеенчатой тканью в кофейные кружки и разбросанные зерна кофе.

Ольга провела растопыренной ладонью по столу, сметая в край небольшие хлебные крошки так, будто пыталась этим жестом очистить свою собственную жизнь от событий прошлого.

— Я быстро собралась и отправилась в город снимать приворот, — глубоко вздохнув, продолжила она. — Сделавшая этот чертов приворот колдунья, весьма удивилась моей просьбе, сказав, что её рецепты очень качественные, и работают долго и верно. Мне не хотелось рассказывать всех подробностей ночи, и я быстро перевела тему, сказав, что просто осталась недовольна браком. Она, многозначительно опустив уголки рта, вытащила из старинной лакированной мебели какие-то листки бумаги, и снова посмотрела мне в глаза, словно желая убедиться в моем решении. Эти неровные листки напоминали разорванный блокнот, обожженный огнём со всех сторон, на которых виднелись отчетливые тёмные капли, по всей видимости, это были капли крови. Она написала на одном из таких листков моё имя и какие-то знаки под ним. В следующее мгновение я снова увидела, как в её руке сверкнула огромная игла. Она сделала жест, прося дать ей одну из моих рук. Немного замешкавшись, я протянула левую ладонь, и она быстрым движением довольно глубоко проколола мне палец. Кровь закапала в хрустальную резную вазочку. Затем она дала мне ручку из черного пера и сказала исписать весь лист сделанной ей надписью, используя вместо чернил свою собственную кровь. Когда последний знак был написан, следившая за правильностью каждой написанной на листе буквы, колдунья, сорвала этот лист со стола и придала огню, что-то приговаривая. Лист догорел дотла, и дело было сделано. Она, не прощаясь со мной, недовольно захлопнула дверь, как только я оказалась на лестничной площадке.