Свидетель защиты. Шокирующие доказательства уязвимости наших воспоминаний - Кэтрин Кетчем

Воспоминания не просто угасают, как гласит старая поговорка; они также и развиваются. Да, первоначальный отпечаток реального события действительно стирается и размывается. Но всякий раз, когда нам нужно вызвать из памяти некое событие, нам приходится воссоздавать воспоминание, и при каждом таком воссоздании воспоминание может изменяться — под влиянием последующих событий, воспоминаний или предположений других людей, более глубокого осознания фактов или формирования нового контекста.

Истина и реальность, которые мы видим через фильтр наших воспоминаний, — это не объективные факты, а субъективные, интерпретативные реалии. Мы интерпретируем прошлое, корректируя самих себя, добавляя биты и целые фрагменты информации, удаляя ни с чем не стыкующиеся и тревожные воспоминания, подметая, стирая пыль, приводя все в порядок. Таким образом, наше представление о прошлом вбирает в себя живую, меняющуюся реальность. Оно не остается неподвижным и неизменным, как нечто высеченное на камне, — нет, это живая субстанция, которая меняет форму, расширяется, сжимается и снова расширяется, некая амебообразная сущность, способная заставлять нас смеяться, плакать или сжимать кулаки. И мощь ее такова, что она может заставить нас поверить в реальность того, чего на самом деле никогда не было.

Сознаем ли мы, что наши воспоминания о прошлом подвержены искажениям? В большинстве случаев — нет. С течением времени воспоминания постепенно изменяются, но мы убеждены, что действительно видели, слышали, говорили и делали то, что мы помним. Свои воспоминания — эту смесь фактов и вымысла — мы воспринимаем как полную и абсолютную правду. И все мы — невинные жертвы манипуляций нашего разума.

* * *

Перст, указующий на виновного, оказывает сильнейшее воздействие даже на самых информированных и умных присяжных. Несколько лет назад я провела эксперимент, участники которого выступали в качестве присяжных по уголовному делу. Сначала они выслушали описание ограбления с убийством, потом аргументы прокурора, потом аргументы защиты. В одной из версий эксперимента прокурор представил лишь косвенные доказательства, и на основании этих доказательств только 18 % присяжных признали подсудимого виновным. В другой версии прокурор представил дело почти так же, но с одним лишь отличием: были добавлены показания единственного очевидца — клерка, который опознал в подсудимом грабителя. И на этот раз подсудимого признали виновным 72 % присяжных.

Опасность свидетельских показаний очевидна: любой человек в нашем мире может быть осужден за преступление, которого не совершал, или лишен заслуженной награды исключительно на основании показаний свидетеля, который убедит присяжных в том, что его воспоминания адекватны тому, что он действительно видел. Почему свидетельства очевидцев столь весомы и убедительны? Потому что люди в целом и присяжные в частности полагают, что наши воспоминания представляют собой отображения фактов, записанные на вечный нестираемый носитель вроде компьютерного диска или видеоленты с последующей защитой от записи. Конечно, в большинстве случаев возможностей нашей памяти нам вполне достаточно. Вспомните, часто ли вам на самом деле требуется точное запоминание? Когда подруга рассказывает вам, как она провела отпуск, мы ведь не спрашиваем ее: «Ты уверена, что в твоем номере в отеле было два стула, а не три?» После просмотра фильма ваш спутник вряд ли пристает к вам с вопросами типа «А волосы у Джина Хэкмена волнистые или курчавые?» или: «У той женщины в баре помада была красная или розовая?» Но даже если подобные вопросы задаются, то ошибочные ответы на них не привлекают особого внимания и, может быть, даже не исправляются: действительно, так ли уж важно, было в отеле два стула или три или были волосы у актера волнистыми или курчавыми? В подобных случаях воспоминания считаются точными по умолчанию.

Но при расследовании преступления или несчастного случая точность памяти становится решающим фактором. Мелкие подробности становятся чрезвычайно важными. Были у нападавшего усы или он был чисто выбрит? Он был ростом около 170 или около 180 см? На светофоре в тот момент горел зеленый свет или красный? С какой скоростью «кадиллак» проехал на красный свет (или на желтый?), прежде чем врезался в «фольксваген»? Пересекла машина разделительную линию или оставалась на своей стороне? Решения по гражданским и уголовным делам часто опираются именно на такие мелкие и, казалось бы, тривиальные детали, но часто оказывается, что уточнить эти детали очень трудно.

В июле 1977 года Flying Magazine сообщил о катастрофе небольшого самолета, в результате которой погибли все восемь человек, которые были на борту, и один человек, находившийся на земле. Было опрошено шестьдесят свидетелей, в том числе два свидетеля, которые действительно видели самолет непосредственно перед ударом о землю и давали показания на слушаниях, посвященных расследованию этой катастрофы. По словам одного из этих очевидцев, самолет падал «вертикально, носом к земле, вертикально вниз». Этот свидетель, видимо, не знал, что на нескольких фотографиях было ясно видно, что самолет ударился о землю «плоско», под столь небольшим углом к ней, что проскользил по ней около 300 м.

Однако такие ошибки в деталях не являются признаком плохой памяти — чаще всего это как раз свойство нормально функционирующей человеческой памяти. Когда мы хотим что-нибудь вспомнить, мы не просто выдергиваем целиком всю нужную память из «хранилища воспоминаний». На самом деле память построена из хранимых и доступных битов информации, и мы бессознательно заполняем любые пробелы, внося соответствующие искажения. И когда все фрагменты соединяются в некое целое, имеющее смысл, они образуют то, что мы называем воспоминанием.

Существуют и другие факторы, влияющие на точность восприятия данного события и, следовательно, точность воспоминания о нем. Был ли данный инцидент сопряжен с насилием? Если да, то в какой степени? Случилось это в темное или в светлое время суток? Были ли у очевидца какие-либо предварительные ожидания или интересы? Иллюстрацией потенциальных проблем, связанных с искажением первоначального восприятия события, может служить трагический случай, имевший место в реальной жизни.

Двое мужчин лет примерно двадцати пяти охотились на медведей в сельской местности в штате Монтана. Они вышли из дома с утра, бродили весь день, были измучены, голодны и уже собирались идти домой. Пробираясь в быстро сгущавшихся сумерках по раскисшей лесной тропе, они говорили о медведях и думали о медведях. Вдруг на повороте тропы и совсем недалеко от нее, метрах примерно в двадцати пяти впереди, они заметили в лесу крупный объект, который двигался и издавал шум. Оба они подумали, что это медведь, подняли ружья и выстрелили. Увы, «медведь» оказался желтой палаткой, в которой мужчина и женщина занимались любовью. Одна из пуль попала в женщину и убила ее. Это дело разбирал суд присяжных, и у них возникли трудности с пониманием проблем восприятия, соответствующих данному событию; проще говоря, они просто не могли себе представить, как может человек смотреть на желтую палатку и видеть рычащего бурого медведя. Молодого человека, пуля которого убила женщину, признали виновным в убийстве по неосторожности, и два года спустя он покончил с собой.

Этот трагический случай прекрасно иллюстрирует важность факторов, которые психологи называют «событийными», то есть факторами, присущими данному конкретному событию и способными изменить его восприятие и исказить воспоминания о нем. Была темная ночь, а в темноте не различаются цвета и не видно почти никаких деталей. У обоих охотников были серьезные и обоснованные ожидания и сильная мотивация: они ожидали, что увидят медведя, они хотели увидеть медведя, они нервничали, были взволнованы и измотаны, поскольку провели в лесу целый день. Когда они увидели нечто большое, двигающееся и шумящее, они автоматически предположили, что это медведь, подняли ружья и выстрелили, чтобы убить его.