Куколка для монстра - Виктория Платова

– Так виделись уже, Теймури Шалвович.

– Ты, я смотрю, времени зря не теряешь, приобщаешьпациентов к здоровому образу жизни. Гляди, уволю без выходного пособия.

– Давайте-давайте, посмотрим, где вы еще таких дурнайдете с вами работать… А будете третировать – в онкологию уйду, на спокойноеместо.

– Ну-ка, брысь отсюда, твое дежурство кончилось, домойпора, баиньки.

У врача был акцент, сильно смахивающий на его бороду, –такой же густой и мягкий.

– Уже ушла, – сказала Настя, не двигаясь с места.Теймури прошелся по палате, подошел к окну и так и остался стоять там,покачиваясь с пятки на носок. Теперь я видела только его спину, обтянутую почтищегольским халатом, и буйно заросший затылок.

– Ты еще здесь? – спросил наконец он.

– А вы как думаете?

– Думаю, что вора я все-таки поймал. Ясно теперь, ктокрадет у меня сигареты. Еще раз застукаю – голову откушу, клептоманка.

– Самому же пришивать придется; – с готовностьюответила Настя, а мне только оставалось следить за тем, как упругий теннисныймяч их необязательного и привычного диалога перескакивает с поля на поле.

– Ладно, пошутили, и хватит. Мне нужно осмотреть нашупациентку. Твое присутствие необязательно. И еще один совет на сон грядущий – вследующий раз можешь принести коньяк. Только покупай его за свой счет…

Настя нехотя встала, ободряюще сжала мне плечо:

– Держитесь. До завтра. Я обязательно загляну…Спустясекунду мы остались в палате одни. Теймури по-прежнему стоял возле окна, необорачиваясь. Он даже начал что-то тихонько насвистывать. Черт возьми, дажесвистел он с акцентом!..

– Обещали холодный февраль. Опять обманули. Как вы себячувствуете?

– Что я должна сказать? – Его затылок вдруг стал меняраздражать.

– Правду.

– Все требуют от меня какой-то правды. Я не знаю, чтотакое правда.

– Я вам верю. И все-таки, как вы себя чувствуете?

– А как бы вы чувствовали себя на моем месте? – Мневдруг захотелось, чтобы он повернулся, подошел бы к моей постели. – Помогитемне, пожалуйста… Вы же можете мне помочь…

Он услышал, он отошел от окна, уселся на стул и сталметодично раскачиваться на нем, сунув руки в карманы. Некоторое время мымолчали – я думала о том, как, должно быть, он устает каждый день вытаскиватьтакие безнадежные случаи, как я; как, должно быть, он устает не вытаскиватьтакие безнадежные случаи, как я… И что бы он сказал себе, если бы я умерла? Ичто бы он сказал другим, если бы я умерла?..

Я гоняла одни и те же мысли по кругу, как взмыленных цирковыхлошадей, пока не заметила, что стул под Теймури перестал раскачиваться, –грозный бородатый нейрохирург спал.

Очень мило.

Он спит, а я даже не могу подняться, чтобы разбудить его. Апочему, собственно, я не могу подняться?

Я села на кровати, осторожно высвободила ноги из-под одеяла– смелее, смелее, – и спустила их на холодный линолеум. Холодный линолеум –значит, тело, в отличие от меня самой, прекрасно помнит, что существует холод.Значит, должно существовать тепло и много других вещей… Значит, можно встать иуйти. Никуда ты не уйдешь.

Для тебя даже не предусмотрено никакой обуви – и намека нетна стоптанные больничные тапочки. Но – если бы они и были – куда бы ты пошла?..Но я все-таки сделала первый шаг по казенной медицинской тверди – он далсянеожиданно легко – и осторожно потрясла спящего Теймури за плечо.

Он мгновенно открыл еще не успевшие провалиться в сон глаза:

– Что?

– Ничего. Вы, кажется, заснули.

– Простите. Устал. Зачем вы встали? Ложитесь-ка обратнои не смейте высовывать нос из-под одеяла до моего особого распоряжения.

– Не разговаривайте со мной, как с идиоткой. – А,собственно, ты и есть идиотка, жалкое многолетнее растение, вывороченное с корнем…

– Простите…

– Что со мной будет, доктор? – Я перевела тему, мне нехотелось, чтобы он извинялся передо мной.

– Подождем. Подождем. В вашей ситуации нужно толькождать.

– Сколько?

– Я не знаю, – искренне сказал он.

– А если не произойдет ничего такого, – слова давалисьмне с трудом, но все-таки я произнесла их, – если я ничего не вспомню. Чтотогда?

– Вы производите впечатление умного человека. – Воткак! Лучший комплимент, который мне пришлось выслушать в этих стенах. – Мозг вцелом не поврежден, заявляю вам это ответственно, как нейрохирург. А амнезия –вещь прихотливая и до конца не изученная…

В вашем случае, как мне кажется, это скорее психологическийфактор. Могло случиться, что вашей психике почему-то просто не хватило запасапрочности, она сломалась, как игрушка, отказалась вам служить. Такое тожебывает.

– Но кто-то же может ее починить, – я не хотелаотпускать врача, я все трепала и трепала его за холку. – Кто-то же может помочьмне…

– Окрепните немного, и вами займутся психиатры. Вамснятся сны?

Вопрос застал меня врасплох. Снятся ли мне сны? Я вдругпоняла, что ни разу – с тех пор, как пришла в себя, – не видела ни одного сна.Ни одного намека даже на легкую цветную рябь – сплошная чернота, сплошнойпровал.

– Нет. Я не вижу снов.

– Тогда караульте их, позвольте им подойти близко. Есличто-то появится, – будем считать это маленькой победой. А сейчас сойдемся натом, что ваша психика просто взяла тайм-аут. Позволю себе повториться – никакихсерьезных повреждений нет. В медицинском плане ваш случай даже трудноклассифицировать, – он нагнулся ко мне, – мне кажется, что вы так сильно хотелизабыть что-то в своем прошлом, что даже подбили на это свой собственныйорганизм, сделали его соучастником…

– О чем вы говорите?! – Я с ужасом смотрела на Теймури.– В чем вы подозреваете меня?

Боже мой. Боже мой, – капитан Лапицкий, ужасающиефотографии; трупы, кружащие, как стервятники, над моим беспамятством, – неужеливсе это действительно связано со мной, и сейчас этот милый, немного циничныйгрузин предъявит мне обвинение?..

Но он не предъявил обвинения, он просто попытался ленивоуспокоить меня. Скорее всего Теймури был болезненно честолюбив, как все южане(не была ли война между Севером и Югом войной честолюбий? – какие только мыслине забираются в опустевшую голову, – но хоть обрывок мировой истории тебеизвестен…). Выйдя из комы, я вышла и из-под его опеки. И перестала представлятьдля него интерес – так, отработанный материал, уже прошедшая головная боль.Настолько прошедшая, что можно случайно забрести ко мне в палату и дажеприкорнуть на минутку на стуле по этому поводу…