Мы начинаем в конце - Крис Уитакер

Стар стиснула его руку, плохо рассчитав силы.

— У тебя рубашка кремом заляпана.

Уок скосил глаза. Стар засмеялась.

— Хороша парочка… Знаешь, порой я это прямо чувствую.

— Что?

— Что нам по пятнадцать, глупыш.

— Мы повзрослели.

Стар выпустила идеально круглое колечко дыма.

— Я — нет. Ты, Уок, стареешь, а я… для меня все только начинается.

Он расхохотался, она подхватила. И впрямь, хороша парочка. Тридцати лет как не бывало, клубок размотался, в остатке — двое подростков с подначками и пустой болтовней.

Они просидели вместе еще час. Молчали, но молчание не было напряженным. Каждый без слов знал, что на уме у другого — единственная мысль, единственная фраза: «Винсент Кинг возвращается домой».

Уок не столько смотрел на дорогу, сколько косился на горизонт, откуда, набирая скорость, разворачивался рулон золотого шелка, катился к побережью, чтобы, ударившись о скалы, подать назад с тугим, упругим гулом.

Исправительное учреждение находилось в графстве Фейрмонт, в ста милях к востоку от Кейп-Хейвена.

Тучи громоздились, как проступки, ошибки, стечения обстоятельств. Все, кого в этот час вывели на прогулку, разом застыли, запрокинув головы к небесам.

Уок вырулил на пустырь, заглушил двигатель. Вой сирен, окрики конвойных, вопли заключенных. Их души — тоже вроде океанского вала, которому еще катить и катить, глотать мили прерий, в которые Бог и не заглядывал.

Место не для пятнадцатилетнего пацана — неважно, что за ним числится. Судья в Лас-Ломасе бровью не повел, объявляя, куда конкретно упекают Винсента; вогнал в ступор всех присутствовавших. Мир тогда пошатнулся. После Уок думал о том злосчастном вечере; ущерб не свелся к одной только детской смерти. Он расползся паутиной, которая затянула слишком многих так или иначе причастных. Беда пошла по второму кругу, свежесть и новизну жизни испакостил распад. Уок помнил, как это сказалось на отце Стар, и ежедневно наблюдал в ней самой; однако знал, что хуже всех приходится Дачесс, ибо ночь тридцатилетней давности громоздится на хрупких ее плечах.

Уок вышел из машины, кивнул охраннику Кадди — высокому, худощавому, улыбчивому. Вот тоже — персонаж… По обстоятельствам службы должен был ожесточиться — но остается приветливым и добрым.

— Что, Винсента Кинга забирать? Присматривай за ним в Кейп-Хейвене; и за остальными тоже. — Кадди заулыбался шире, добавил: — Как там у вас вообще? По-прежнему райское местечко?

— Да.

— Эх, сюда бы сотню таких, как Винсент… Тихий — не видно его и не слышно, хоть любого из наших спроси.

Кадди двинулся к воротам, Уок подладился под его шаг.

За первыми воротами были вторые. Лишь после них открылось здание тюрьмы, выкрашенное в зеленый цвет. Кадди утверждал, что краска обновляется каждую весну.

— Нет цвета полезнее для глаз, чем зеленый. Успокаивает, о прощении говорит и о личностной трансформации.

Двое мужчин, сжав от старания рты, возили кистями по бордюру.

Кадди приобнял Уока за плечи.

— Винсент Кинг положенное отсидел, но сам еще этого факта не осознаёт. Ему время потребуется. Если что — сразу звони мне, договорились?

Уок остался ждать в приемной. Окно выходило во двор, заключенные наматывали круги. Головы у всех высоко подняты, будто Кадди объяснил им про грех стыда. Если б не шрам колючей проволоки, от пейзажа дух захватывало бы. Поистине, из окна открывалась земля обетованная. Люди в оранжевых робах были собой прежними — то есть группкой потерявшихся детей.

Пять лет назад Винсент полностью отказался от свиданий. Если б не глаза, Уок мог бы его и не узнать — к нему вышел высокий, очень худой, почти истощенный мужчина со впалыми щеками, и ничего общего не было у него с самоуверенным юнцом, которого некогда поглотили эти стены. Ничего, кроме синевы глаз, — да и та поблекла.

А потом Винсент улыбнулся. О, эта улыбка, причина подростковых передряг и способ выпутаться! Не счесть, сколько раз Уок влипал из-за Винсента и вместе с Винсентом, и сколько раз улыбка улаживала дело. И врали, всё врали Уоку: дескать, тюрьма — она людей меняет. Вот его друг — такой, как прежде.

Уок шагнул к Винсенту, распростер объятия, но смутился и ограничился тем, что несмело протянул руку.

Винсент будто не понял. Будто забыл, что руку можно протягивать для простого пожатия. Опомнился, взял, легонько тряхнул.

— Я ж говорил — не стоит за мной ехать. — Произнесено было вообще без интонации, очень тихо. — Но все равно спасибо.

Его жесты были скованны, как на церковной службе.

— Рад тебя видеть, Вин.

Винсент принялся заполнять бумаги. Охранник молча наблюдал. Ничего особенного: очередной преступник отсидел тридцатник и вот выходит. Какие тут комментарии? Калифорнийская рутина.

Через полчаса они были у внешних ворот. Не спешили уехать — к ним направлялся Кадди.

— На воле непросто придется, Винсент.

Кадди обнял его — коротко и крепко; обрушил субординацию длиной в тридцать лет.

— Более половины, — заговорил он, удерживая Винсента в объятиях, — именно столько ребят сюда возвращается. Смотри, не стань одним из них.

Сколько раз за годы службы ронял Кадди эту вескую фразу — вот о чем думал Уок, когда они с Винсентом, плечом к плечу, шли к машине.

Винсент хлопнул по капоту, поднял взгляд на Уока.

— Никогда не видел тебя в полицейской форме. Правда фотографию одну мне показывали… Только это не то. Не так воспринимается. Теперь ясно: ты настоящий коп.

Уок улыбнулся.

— Ну да.

— Не уверен, что мне можно и нужно водиться с копом.

Уок рассмеялся. Не ожидал, что облегчение от шутки будет столь ошеломительным.

Поначалу он вел на низкой скорости. Заметил жадный Винсентов взгляд — опустил стекла. Пусть Винсент вбирает каждую деталь, пусть дышит свежим ветром. Уоку хотелось поговорить, но он не нарушил словами полусна первых нескольких миль.

— Я тут вспоминал, как мы пробрались на «Святую Розу», — начал он максимально обыденным тоном. Не надо Винсенту знать, что всю дорогу к тюрьме Уок сочинял и оттачивал фразы, подходящие, чтобы запустить разговор.

Винсент поднял глаза, чуть улыбнулся. Он тоже помнил.

Был первый летний день, им — по десять лет. Рано утром они примчались на великах к условленному месту. Скатились по склону к воде, велики спрятали, а сами залезли в траулер, под брезент. Чуть не задохнулись, когда солнце поднялось выше и начало припекать. Тарахтел, пульсировал мотор, шкипер Дуглас и его парни правили в океанскую бесконечность — в Уоке до сих пор живы те, давние ощущения. Дуглас даже не рассердился, даже не выбранил их с Винсентом, когда они выползли из своего укрытия. Связался по рации с берегом, заявил, что найдет чем занять пацанов. И правда — Уок никогда так не вкалывал. Он и палубу драил, и ящики чистил. Запах рыбьей крови казался ерундой — главное, они плыли, главное, в непосредственной близости, за бортом, кипела жизнь.