Слепота - Жозе Сарамаго

Жены врачей, живя с ними бок о бок, с течением времени сами начинают немного разбираться в медицине, а жена этого окулиста во всех смыслах была ему близким человеком и не могла, следовательно, не знать, что слепота — болезнь не заразная, инфекцией не передается, это не холера какая-нибудь, и никто пока еще не ослеп от того, что поглядел на него слепец, ибо это вопрос личных взаимоотношений человека и глаз, данных ему при рождении. Но, во всяком случае, медик обязан знать, что говорит, для того он и в университете обучался, а если этот доктор мало того, что объявил себя слепым, но еще и уверяет, будто заразился, то, как бы хорошо ни разбиралась в медицине его жена, сомневаться ей не приходится. Само собой разумеется, что бедная женщина, оказавшись перед лицом непреложной очевидности, повела себя точно так же, как и любая на ее месте, где, как мы знаем, побывали уже две ее товарки по несчастью, то есть, обняв мужа, выказала все признаки живейшего и совершенно естественного огорчения: Что же делать, повторяла она сквозь слезы, что же нам теперь делать. Прежде всего сообщить санитарным властям, в министерство здравоохранения, если это и вправду эпидемия, необходимо принять безотлагательные меры. Но эпидемия слепоты — вещь небывалая и невиданная, слабо возразила женщина, цепляясь за соломинку последней надежды. Слепца с абсолютно здоровыми глазами тоже никто никогда не видел, однако же таких обнаружилось по крайней мере двое. И едва лишь он произнес последнее слово, как, изменившись в лице, почти грубо оттолкнул от себя жену и сам отшатнулся от нее: Отойди, не приближайся, ты тоже можешь заразиться, и сейчас же ударил себя кулаками по голове: Ох, какой же я идиот, идиот, безмозглая тварь, доктор, называется как я мог не подумать об этом, всю ночь рядом, в одной постели, мне надо было остаться в кабинете, закрыть двери, да и то. Ради бога, не говори так, чему быть, того не миновать, пойдем, я приготовлю завтрак. Оставь меня, уйди ты отсюда. Не оставлю и не уйду, ты что же, будешь спотыкаться, падать, натыкаться на стулья в поисках телефона, искать в справочнике, не видя его, номера телефонов, а я, по-твоему, — спокойно смотреть на все это, сидя под стеклянным колпаком во избежание заразы. Потом она крепко взяла его за руку и сказала: Пойдем, милый.

Было еще слишком рано, когда врач, и сами можете представить, с какой охотой, выпил чашку кофе и съел тостик с маслом, приготовленные упрямой женой, слишком рано, чтобы застать на рабочем месте должностных лиц, которых он счел нужным известить. Для пользы дела и сбережения времени он, рассуждая логически, собрался обратиться прямо к кому-нибудь из самого высокого начальства в министерстве здравоохранения, однако намерение пришлось переменить, как только стало очевидно: совершенно недостаточно представиться доктором таким-то, располагающим важнейшей и срочнейшей информацией, чтобы убедить чиновника помельче, с которым нашего окулиста, снизойдя к его долгим просьбам и уговорам, наконец соединили, доложить вышестоящему. Тот желал знать, о чем речь, хотя малым детям понятно — ни один врач, мало-мальски сознающий свою ответственность, не станет сообщать о возникновении эпидемии первому попавшемуся клерку, ибо возникнет паника. На это было сказано: Вы назвались доктором таким-то, готов, если вам угодно, в это поверить, но порядок есть порядок, и, пока вы мне не скажете, в чем дело, я никому докладывать не стану. Дело это строго конфиденциальное. Строго конфиденциальные дела по телефону не обсуждают, так что лучше бы вам явиться лично. Я не могу выйти из дому. Вы что же — больны. Да, болен, после некоторого колебания промолвил слепец. В этом случае я бы на вашем месте вызвал врача, только — настоящего врача, и, довольный собственным остроумием, дал отбой.

Это было подобно пощечине. Лишь спустя несколько минут доктор пришел в себя и смог пересказать жене, как с ним обошлись. А потом, словно только сейчас осознав то, что должен был бы уразуметь давным-давно, печально пробормотал: Вот из какого вещества все мы и состоим — из равнодушия пополам с подлостью. И что, спрашивается, теперь делать. Тут он понял, что попусту теряет время и что передать информацию, минуя чиновников, можно единственным способом — поговорить с директором своей клиники, поговорить как врачу с врачом, а уж потом тот пусть приводит в действие громоздкие бюрократические маховики и шестеренки. Жена набрала номер, который помнила наизусть. Когда ответили, доктор назвался и торопливо произнес: Спасибо, хорошо, без сомнения отвечая на вопрос секретарши: Как поживаете, доктор, мы, когда не хотим выказать слабость, всегда говорим: Спасибо, хорошо, хотя бы даже и при смерти лежали, железными обручами стягиваем сердце, производя единственную в своем роде кузнечно-кардиологическую процедуру. Когда директор взял трубку и осведомился, как дела, доктор спросил, один ли тот в кабинете, не может ли кто-нибудь подслушать их разговор, секретарша не в счет, очень ей нужно слушать про офтальмопатии, вот женские болезни — это дело другое. Доклад вышел сжатым, деловитым, исчерпывающе полным, лишенным иносказаний, недомолвок, лишних слов и до такой степени клинически бесстрастным, что директор удивился: Вы в самом деле ничего не видите. Абсолютно ничего. Во всяком случае, нельзя исключить, что это совпадение и вы не заразились. Согласен, однако же мы с ним ослепли не так, чтобы он там, а я тут, не встречаясь друг с другом, слепец пришел ко мне на прием, а спустя несколько часов ослеп я сам. Как бы нам разыскать его. Фамилия и адрес имеются в регистратуре. Немедленно пошлю туда кого-нибудь. Врача. Ну, не курьера же. Вам не кажется, что следует сообщить в министерство о том, что случилось. Я это считаю преждевременным, подумайте, какая поднимется паника, да и, черт побери, слепотой нельзя заразиться. Смертью тоже, однако все мы умрем. Ладно, вы пока оставайтесь дома, потом я пришлю за вами машину, приедете ко мне, я сам хочу вас посмотреть. Не забудьте, что я ослеп после того, как осматривал слепца. После, как известно, не значит вследствие. Если я что-нибудь и вижу, то лишь четкую причинно-следственную связь. Хорошо, хорошо, рано еще делать выводы, два отдельных случая не показательны. Если их и в самом деле только два. Понимаю, в каком состоянии вы находитесь, но все же не нужно предаваться мрачным мыслям, для которых может не оказаться никаких оснований. Спасибо. Мы еще поговорим. До свиданья.

Через полчаса, когда доктор с помощью жены неуклюже добривал щеку, зазвонил телефон. Это был директор клиники, и говорил он на этот раз совсем иначе: К нам доставили мальчика, внезапная потеря зрения, уверяет, что перед глазами сплошная белая пелена, мать утверждает, что вчера водила его к вам на прием. Расходящийся левосторонний страбизм. Именно так. Значит, тот самый. Я начинаю беспокоиться, ситуация очень серьезная. Министерство. Да-да, разумеется, я немедленно переговорю с. Через три часа, когда в полном молчании доктор с женой обедали и он нашаривал вилкой заботливо нарезанные кусочки мяса, снова раздался звонок. Подошла жена и тотчас вернулась: Тебя, из министерства. Помогла подняться, проводила в кабинет, вложила в руку трубку. Разговор был краток, и когда, услышав: Нам необходимо установить личности всех, кто вчера был у вас на приеме, доктор сказал, что в историях болезни, иначе называемых карточками, содержится все требуемое, то есть имя, возраст, семейное положение, место работы, домашний адрес, и вызвался сопровождать того или тех, кого отправят за ними. Не надо, отрезали в ответ. Затем трубку передали кому-то еще, и голос в ней зазвучал другой и по-другому: Здравствуйте, говорит министр, от имени правительства я благодарю вас за ревностное отношение к своему профессиональному долгу, уверен, что оперативность ваших действий поможет нам взять ситуацию под контроль, а до тех пор убедительно прошу вас оставаться дома. Последние слова, хоть и были сказаны очень вежливо, не оставляли и тени сомнения в том, что это приказ. Хорошо, господин министр, ответил доктор, но на другом конце уже положили трубку.