Повести л-ских писателей - Константин Рудольфович Зарубин

а книжки в жанре «портальное фэнтези», которые она глотала вечерами-ночами в Хямеэнлинне, в седой подростковой древности, треть своей жизни назад.

Возможно, дело было в брусчатке на Мусеокату. Каменные плитки, которыми эта улица вымощена, в то утро не казались ровными и скучными. В них засквозило нечто средневековое, словно под ними, в недрах города, и правда таились не только провода, трубы и метро, но и тролли из романа Марии Турчанинофф (с ударением на «и») – те самые тролли, которые имели обыкновение являться одиноким финским школьницам и объяснять, что их одиночество связано не столько с пубертатным периодом и особенностями социализации нынешних подростков, сколько с тем, что их настоящие родители – королева и король неконституционной монархии, что находится прямо под Хельсинки.

Свернув с Мусеокату на улицу без брусчатки, Даша вспомнила, как мама над ней посмеивалась. Посмеивалась – и всё равно давала деньги на любое фэнтези. По первому же требованию. У мамы, честно говоря, были нафталиновые, русские взгляды на литературу. Она еле признавала даже фантастику, да и то лишь потому, что писатель Другой Толстой, Не Лев, написал про Марс, а режиссёр Тарковский снял мрачное артхаусное кино про клонов. Но мама же была умная в некоторых вещах. Мама, например, сразу поняла, почему Даша в тринадцать лет залипла конкретно на Марию Турчанинофф. (Так залипла, что пыталась однажды читать её в оригинале, по-шведски, чем навсегда влюбила в себя их училку шведского.) Мама рассказывала потом (Даша уже оканчивала гимназию), что даже помнит день, когда это случилось. «А ты не помнишь? – удивилась мама. – Тот знаменательный день?» Был декабрь, почти Рождество. Они зашли в книжный купить кому-то подарок, и Даша заметила на полке имя Maria Turtschaninoff. И остановилась как вкопанная. Имя было напечатано на обложке. Книга была про Хельсинки. Дашу потрясло, что можно иметь Tyhmä Venäläinen Nimi, то есть Дурацкое Русское Имя, совсем как у неё, совсем как ей шипели самые мерзкие одноклассники, когда никто из учителей не слышал, – вот реально можно иметь такое имя и всё равно при этом быть писательницей книги про Хельсинки, которую продают у них в книжном в Хямеэнлинне.

Потрясение было сильным. Мама легко его разглядела на Дашином лице.

– У тебя, – объяснила она пять лет спустя, – прямо веснушки задёргались.

Да и в любом случае, мама же знала ответ на Сложнейший Вопрос Литературоведения. «Почему задумчивые девочки-подростки любят книги про задумчивых девочек-подростков?» Мама явно знала почему. А может быть, мама знала и то, что самой Даше вдруг стало ясно лишь теперь, пока она катилась по городу летним утром после чудес. Даша готовилась уже свернуть на Линнанкоскенкату, когда поняла, что даже в древности, в Хямеэнлинне, любила героинь фэнтези немножко со стороны. В том смысле, что ей никогда особо не хотелось оказаться на их месте. Наверно, ей просто повезло. Она не была достаточно затравленной и одинокой. Даже в средних классах не была, а потом и подавно. И ещё, наверно, её всегда настораживало, как спокойно героини фэнтези реагируют на самые дикие сбои в привычной реальности. И вот ещё, ещё: она, наверно, и не хотела на самом деле ни в какой параллельный мир с эльфами. Она, везучая финская девочка, слишком любила этот мир, где Хямеэнлинна и Кингисепп, и мечтала, чтобы волшебным оказался именно он, заодно с мамой и Марьей, и с бабушкой Ирой, и с бабушкой Анной Карениной, и с новостями общественной телерадиокомпании Yle, и с финской статистикой, и с педагогическим образованием, и с контейнерами для раздельного сбора мусора на Линнанкоскенкату.

А контейнеры, кстати, нашлись быстро. Свернув на Линнанкоскенкату, Даша притормозила у поребрика и достала телефон. Анна, хозяйка квартиры мёртвого русского, уже ответила на её сообщение. «Мусор, – написала Анна, – стоит между домами 19 и 17. Он под навесом у тротуара, его сразу видно. Надеюсь, ещё не вывезли».

И Олли тоже отозвался: «Супер (ЭМОДЗИ В ВИДЕ КРОЛИКА, СТОЯЩЕГО НА ЗАДНИХ ЛАПАХ, С АЛЫМИ СЕРДЕЧКАМИ ВМЕСТО ГЛАЗ) Скинь где ты подойду».

«Ага, как только освобожусь», – ответила ему Даша.

На это коротенькое сообщение у неё ушло минуты две, не меньше. Набирая его, она изо всех сил старалась не обращать внимания на внезапную тесноту в грудной клетке. Но получалось не очень. Давление в груди как будто повышалось от каждого неверного слова, то есть вообще от каждого слова. Потому что верных слов в таких ситуациях не бывает.

Прежде чем убрать телефон, она на всякий случай посмотрела карту, и вот это помогло. До зданий с номерами 17 и 19 оставалось реально-буквально меньше сотни метров. Если журналы мёртвого русского ещё лежали в контейнерах, если в журналах таились новые распечатки, то какая-то часть разгадки всего, что случилось за последние сутки, могла быть совсем рядом. От этой близости давление у Даши в груди временно упало.

В Парке писателей

Линнанкоскенкату, 17–19, и Парк писателей.

Последний день июля 2020 года

Она увидела кириллицу, едва откинула крышку пластмассового бака с надписью KERÄYSPAPERI.

Контейнер для мягкой макулатуры был заполнен примерно наполовину. Верхний слой состоял из рекламного хлама, журнального глянца и сборников судоку, всё это было на финском, но с краю, впритык у стенки, белел кусок обложки с непривычно мелким названием в верхнем левом углу:

ХИМИЯ И Ж

И ниже, шрифтом ещё меньше:

НАУЧНО-ПОПУЛЯРНЫЙ ЖУРНАЛ

АКАДЕМИИ НАУК СССР

И под этим:

3

1979

Хотя нет, видимый кусок «Химии и ж» не то чтобы прямо белел. Выделялся он больше своей пустотой, а не белизной. Бумага обложки имела коричневый оттенок. Сорок с лишним лет не прошли бесследно.

Даша взяла советский журнал за уголок и вытащила его из первой стадии небытия обратно в лето. «Химия и жизнь» – так звучало название целиком.

– Tosi kiinnostavaa… – пробормотала Даша.

Типа, как невероятно интересно. Даже на Дашу, при всём её энтузиазме по поводу и без повода, название «Химия и жизнь» нагоняло уныние. Обложка, впрочем, оказалась не совсем уж пустой и безвидной. В нижней её части был нарисован разрез то ли заводного яблока, то ли механического сердечка. Чего-то с шестерёнками внутри.

Даша торопливо пролистала журнал. Кажется, никаких посторонних листков или фантиков. Она положила «Химию и жизнь» на крышку соседнего контейнера и подогнала велосипед поближе к домику для мусора. Вернее, «домик» – это сильно сказано. Назовём его крытой площадкой, с трёх сторон огороженной забором.

На велосипеде у Даши имелась корзинка перед рулём, довольно вместительная. Переложив туда «Химию