Прикосновение - Клэр Норт

Двери открываются, я снова молода и красива, одета в изящное летнее платье, слишком легкое для такой погоды, но меня не оставляет надежда, что мои покрытые «гусиной кожей» руки не слишком бросаются в глаза и не портят эффекта, к которому я стремилась.

Я голодна, а теперь уже сыта, стою у окна, и мне отчаянно хочется в туалет, я поедаю хрустящие хлопья, сидя рядом с дверью.

На мне шелк. Я ношу нейлон. Затягиваю туже узел галстука. Мне давят дорогие кожаные ботинки.

Мои перемещения непрерывны, хотя тела остаются на своих местах, но стоит только коснуться руки в переполненном поезде, и я могу стать кем угодно, но в то же время никем в особенности.

Поезд везет меня к Лионскому вокзалу. К Янус. К кому-то еще.

Вокзал так себе. Ничего особенного. Ближайший пункт питания расположен на другой стороне вымощенной брусчаткой площади, на которой ничто не растет, где никто никого не ждет. Отсюда уходят скоростные экспрессы на Монпелье, Ниццу, Марсель. Зато пригородные электрички заполнены неприхотливой толпой, мужчинами и женщинами, привыкшими к тихим провинциальным бульварам, где старики играют в шары. На минуту я становлюсь одной из этих женщин. На мне модный костюм, при мне тяжелый портфель. Это всего лишь копия последней модели женского портфеля, рекомендованного по телевидению очередным оракулом из сферы культуры. У меня билет до Труа, где улицы безукоризненно чисты, а местный мэр здоровается с каждым прохожим. Я нахожу платформу номер десять и вижу даму, которая ест сэндвич, упивается сэндвичем на свежем, хрустящем хлебе, стоя рядом с ограждением. У нее светлые волосы, молодое лицо, очень короткое черное платье, зато плащ отделан мехом, а на пальце, где положено носить обручальное кольцо, у нее серебряная вещица, усыпанная мелкими ониксами. Ее палец при этом выстукивает какой-то ритм – я его узнаю: раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, – а ноги непроизвольно и едва заметно намечают движения вальса.

Я встаю рядом и начинаю урчать ту же мелодию, в том же стиле, в том же ритме. Мы даже не смотрим друг на друга, пока она не приканчивает свой сэндвич, после чего спрашивает:

– Надеюсь, я не напрасно только что отказалась от очень красивого тела?

– Не напрасно.

– У тебя есть план?

– Куда у тебя билет?

– Нет у меня никакого билета. Я увидела ее в поезде и внезапно вспомнила, что вчера даже толком не поужинала.

– Ты замужем, – заметила я.

Янус передернула плечами.

– У меня в сумочке пара презервативов и запасная пара черных кружевных трусиков. Думаю, я завела роман на стороне.

– Дело твое. Но билета у тебя нет, и если мы не узнаем пин-код кредитной карточки твоего нового тела…

Янус вздохнула, стряхнув крошки с белого мехового воротника.

– Что ты предлагаешь?

– Уехать отсюда поездом.

– Они не могли нас отследить. Я меняла кожу несколько десятков раз.

– Но раньше они тебя находили, и от этого факта никуда не денешься, – сказала я, по-прежнему оглядываясь по сторонам и не обращая внимания только на собеседницу. – И меня тоже нашли.

– Что ж, хорошо, – усмехнулась она. – Выбирай поезд. А я подберу кого-нибудь поскучнее, но с билетами.

Мы сели в экспресс до Монпелье. Я внедрилась в мужчину, у которого в бумажнике лежали документы на имя Себастьяна Пьюи, три кредитные карточки, читательский билет библиотеки, пропуск в спортивный зал, четыре карты скидок в супермаркетах и ваучер на бесплатную стрижку в салоне красоты в Ницце.

Янус облеклась в тело некой Марийон Бюклер. Темные волосы, глубоко посаженные щенячьи глаза и подвеска на цепочке вокруг шеи со словом «Любовь» на языке фарси. Поезд не был заполнен настолько, чтобы Себастьян и Марийон не могли сесть вместе. Но мы предпочли не делать этого.

У Себастьяна Пьюи оказался при себе айпод. И когда поезд, быстро набирая скорость, покинул станцию, я стала просматривать его содержимое. Ничего из этой музыки я раньше не слышала. В основном это было нечто вроде французского рэпа. Через двадцать минут я отложила айпод в сторону. Порой даже я пытаюсь вжиться в свой новый образ.

Сидевший через проход от меня пятнадцатилетний подросток общался со сверстником, яростно жестикулируя. «Держись меня, – говорил он, – держись меня и не пропадешь. Все у тебя будет тип-топ. Эти придурки в школе строят из себя черт знает кого, а на самом деле они – пустышки. Только и умеют, что трепать языками. А сами ни хрена ни в чем не смыслят. Зато я все знаю. Кое-что успел повидать, знаешь ли. Пожил со смаком. Не веришь? Не сомневайся! И тебе покажу, как надо. Я уж прослежу за тобой. У тебя есть мобила? Дай сюда. Хочу подоставать прикольными звонками своего братца. Он от моих звонков на стенку лезет. Просто с ума сходит. Однажды я звонил ему пятнадцать раз подряд, а потом послал фотку своей задницы, представляешь? Это был кайф! Я в таких делах лучший, вот увидишь. Только держись меня».

Я постаралась отключить звук, глядя в окно на плоские поля Северной Франции, и думала без слов, вспоминала, ничего не ощущая.

* * *

Незнакомец подходит к тебе на улице. Говорит, что ты очень красивая. Их тепло, твоя кожа.

Нет одиночества более полного, чем когда находишься одна среди огромной толпы. Нет чувства неловкости более неприятного, чем момент, когда ты не понимаешь шутку, доступную только посвященным.

Мы такие влюбчивые! Я имею в виду призраков вроде меня самой.

В молодые годы я всегда ассоциировала юг с теплом. Чем дальше от севера к югу, воображала я, тем мягче зимы, тем жарче лето. Зато потом ощущение, что место может находиться на юге, но ты все равно промерзнешь там до костей, было неоднократно пережито мной на практике во многих телах с посиневшими от холода губами. То есть так часто, что я и со счета сбилась. Помню, как приезжала на берег Средиземного моря, совершенно неготовая к тому, что на меня обрушится снег с дождем, а тротуары будет покрывать ледяная корка. После чего быстро меняла свое изящное тело на что-нибудь местное, с утеплением вокруг пухлого брюшка, в надежде сменой системы циркуляции крови притупить стресс от превратностей климата.

В теле Себастьяна Пьюи мне не показалось тепло. Сойдя с экспресса на вокзале в Монпелье – заурядном, не слишком выразительном здании, каких много на французских железных дорогах, – я сразу же кончиками пальцев почувствовала леденящий холод и поняла, насколько плохо защищал тонкий плащик от проливного дождя. Я забилась в привокзальную табачную лавку, где помимо сигарет и шоколада торговали колодами карт с самыми непристойными картинками, и стала дожидаться Марийон Бюклер. Но та не появилась. Вместо нее я увидела пышную даму в шубе из рыжей лисы, нос которой фривольно болтался у женщины на плече. Она подошла и почти прокричала:

– Как? Это все еще ты?