Подземный рейд - Игорь Подгурский

В Инете он быстро нашел интересную информацию на новостном портале «Чрезвычайные происшествия в городе».

Восемь дней назад поздним вечером в Москву из Китая по железной дороге прибыл контейнер с танком. Утром «тридцатьчетверку», участвовавшую в освобождении Маньчжурии от японцев, планировали перевезти в окружной ремонтный батальон на реставрацию. Город на севере-востоке Китая, который тоже назывался Маньчжурия, без малого год назад стал побратимом Москвы. К мероприятиям, приуроченным к празднованию годовщины этого события, танк после восстановления намеревались установить на постамент. Китайские друзья были улыбчивы и расчетливы. «Ваш танк, вам и приводить его в божеский вид. Скажите спасибо, что перевозку «тридцатьчетверки» оплатили до самой Москвы, а не до границы с Россией».

Памятник планировалось открыть в декабре, во время торжественного мероприятия, приуроченного к прибытию официальной делегации, возглавляемой мэром города Маньчжурии. В свое время машину случайно обнаружили при работах по прокладке кабеля на месте провинциального городка, стертого с лица земли в годы Второй мировой войны.

Происшествие, а точнее, убийство трех рабочих из бригады, занимавшейся разгрузкой контейнера с «подарком» из Китая, произошло ночью на железнодорожном терминале. Люди были зарезаны. Одного раздели догола и сняли кожу с лица вместе со скальпом.

Заметка имела заголовок длинный и маловразумительный: «Осколок войны собирает кровавую жатву!» Шаржуков почесал затылок. Это они танк назвали осколком? Так ведь написано черным по белому – зарезаны, а не раздавлены! Разбираться в дебрях желтой прессы было выше его разумения. Но факт остается фактом. Во-первых, в преступлении тот же почерк. Во-вторых, подозрительное совпадение по времени. Убийство рабочих случилось за четыре дня до гибели Плевка. И, в-третьих, прадед Олега как раз закончил воевать танкистом в этой богом забытой Маньчжурии. А теперь они, оказывается, побратимы. Чудны дела твои, Господи. Надо бы порыться в семейном архиве. Может, еще какой-нибудь кусочек чудовищного пазла отыщется.

В конце заметки последним абзацем правоохранительные органы просили откликнуться свидетелей преступления, всех, кто обладает любой информацией по этому поводу. Вознаграждение не предлагалось.

Больше ничего интересного Олег в сети не нашел. Грабежей, драк, угонов и других сообщений о преступлениях хватало, но все не в тему.

Он пожалел, что не дал незнакомцу, маскировавшемуся под Плевка, договорить до конца, кто же он есть на самом деле. Ясно было одно – присвоивший чужое лицо знал его прапрадеда капитана Шаржукова. Хоть какая-то зацепка. Придется лезть на антресоли. Где-то там в пыльной глубине хранились коробки со старыми семейными фотографиями, записями и пожелтевшими документами вперемежку со справками несуществующих организаций, уже давно утративших свою бюрократическую силу.

Письма с фронта нашлись в пыльной жестяной коробке из-под ленд-лизовского американского печенья. Желтые треугольники были аккуратно сложены в две плотные стопочки и бережно перевязаны красной атласной лентой. На каждом стоял поблекший штамп полевой почты и отметка: «Проверено военной цензурой». Письма со следами химического карандаша, небольшие по объему. Обычно не более одного листка. Некоторые из них были написаны на обороте каких-то армейских бланков. Попались даже два письма, написанных с обратной стороны обоев. Наверное, на передовой не было ни обычной бумаги, ни чернил с перьевыми ручками. Олег осторожно разворачивал треугольники, истончившиеся на сгибах. Во всех один твердый почерк: крупные буквы, без малейшей попытки украсить их завитушками. Он не стал читать их все, хотя имел полное право. Возникало чувство, что прикасаешься к чему-то интимно-личному. По датам на штампелях он отыскал всего одно письмо из Маньчжурии. Война с японцами оказалась молниеносной и кровопролитной. Она длилась всего двадцать четыре дня. Олег Шаржуков, вот только капитан бронетанковых войск, а не лифтер-каэсэсовец, писал из медсанбата.

На письме стояла дата 31 августа 1945 года, ровно за два дня до окончания Второй мировой войны: «Я просто офицер. Надеюсь, не святой и не мерзавец, не герой и не трус – просто человек, который хочет жить… Я с радостью служу Советскому Союзу и когда бились с фашистами, и сейчас, когда чихвостим японских милитаристов. В чем долг сегодня? В борьбе. В чем долг завтра? Победить. В чем смысл жизни? Понять… В последнем бою я столкнулся с созданием, называвшим себя Многоликим… Все погибли, кроме меня. Солдаты, с которыми я воевал плечом к плечу, которых ценил и любил… Я понял, что мы не одни в этом мире. Кроме людей и животных, еще есть и другие создания, хотя это и идет вразрез с моими материалистическими убеждениями…»

Далее в последнем письме-треугольнике все было жирно вымарано черными чернилами. Если сначала купюры, вставленные бдительной цензорской рукой, встречались местами, то в конце складывалось впечатление, что лили прямо из пузырька, а затем размазали пальцем. Может, списали на горячечный бред раненого танкиста? Хорошо, что обошлось без последствий и соответствующих оргвыводов. Прадед все-таки вернулся домой, иначе Олег не появился бы на свет и сейчас не читал послания из далекого прошлого.

«Значит, Многоликий. То-то я гляжу, рожа у Плевка не совсем своя!»

Понемногу начала выстраиваться логическая цепочка. Но чем больше добавлялось в нее новых звеньев, тем запутаннее становилась общая картина.

«Если бы тот Шаржуков, прадед, увидел современных мутантов, его материалистические убеждения окончательно пошатнулись бы или бесповоротно рухнули. Как ни крути, надо идти к Василию».

Они с Алексеем не следователи. Из всей мешанины фактов вытекало одно: необходимо обратиться если не за помощью, то уж за советом к знающему человеку. Тот, кто выдавал себя за Плевка, требовал меч. А у Шаржукова был только один клинок. Трофей, привезенный пращуром из этой треклятой Маньчжурии. Из всех знакомых Олега в этих старинных смертоносных железках разбирался лишь Василий – коллекционер старинных клинков, древних раритетов и подземных моллюсков. Решено, завтра же к нему. Олег не заметил, как вечер сменился глубокой ночью. Часы в правом нижнем углу монитора показывали полпятого утра. Спать. Бормотов, вальяжно развалившись в кресле, досматривал очередной сон. Алексей душевно всхрапнул, заворочался, устраиваясь поудобнее. Похоже, его давно разморило в тепле и уюте. Олег потер красные глаза и выключил компьютер, поднялся со стула и укрыл друга пледом. Утро вечера мудренее.

* * *

Алексей молчал, пока Олег пространно объяснял их старому знакомому коллекционеру, в чем суть проблемы. Он рассказал о жестоком убийстве Плевка. О том, как потом они встретили его живым в «Трясине», и чем это бесславно закончилось. Не забыл показать письмо прадеда, в котором тот писал о Многоликом, погубившем его солдат в Маньчжурии, и упомянул о требовании неизвестного отдать трофейный меч. Поведал о чрезвычайном происшествии на разгрузочном терминале железной дороги, информацию о котором нашел в Интернете.

Василий под конец сбивчивого рассказа не удержался и коротко выдал свое резюме: