Худшее из зол - Мартин Уэйтс

Майки ухватился за стену, медленно поднялся и глянул на Кинисайда с нескрываемой злобой.

— Может, и рассказывают, мне все равно. — В его глазах стояли слезы. — Делайте что хотите.

Он повернулся, чтобы уйти.

— Я скажу ему, чем вы занимаетесь… и не только об этом… — бросил он через плечо и медленно побрел прочь.

Кинисайд стоял столбом и смотрел ему вслед. Что он сказал? И не только об этом? Кого или что он имеет в виду? Хантли? Похищение? Убийство журналистки?

Он хотел броситься за Майки, размозжить ему голову об асфальт, бить, пока от него мокрого места не останется.

Хотел закричать.

Впиться ногтями в собственную кожу, разорвать, вывернуть наизнанку.

Он постарался дышать глубоко и размеренно, чтобы успокоиться.

Нечего паниковать. Эта мразь просто блефует. Он ничего не знает.

И не может знать. Кинисайд принялся думать о собранной дорожной сумке. О новом паспорте на другую фамилию. О билете на самолет.

По дороге обратно на работу он не выпускал из головы эти образы, хватаясь за них, как утопающий за брошенный ему спасательный круг.

Нет зрелища печальнее на свете, подумалось Амару, чем ночной клуб днем.

Даже если до наступления темноты он работает как бар.

При дневном свете не скроешь сломанную мебель, потертый, весь в пятнах ковер, дешевую отделку, обшарпанные стены — все, что не так заметно в полумраке. В зале в беспорядке стояли столы и стулья. Пустая неосвещенная сцена в глубине с длинным помостом навевала тоску, потому что напоминала скорее место, где вешают, а не веселят. Спертый воздух: смесь перегара, табачного дыма, пота, несбывшихся надежд и отчаяния.

Бар смотрелся не лучше, что, впрочем, соответствовало настроению и самочувствию Амара.

«Дыра» была одним из нескольких гей-баров, расположенных между Вестгейт-роуд и Железнодорожной улицей. Обычно это место называли розовым треугольником.

Амар остановился у стойки, огляделся. В зале сидели несколько завсегдатаев, которые зашли сюда во время обеда, чтобы между пивом и бутербродом, если повезет, потискать какого-нибудь юнца, а потом вернуться к себе в кабинет и провести остаток рабочего дня, предаваясь приятным воспоминаниям. Один из них бросал на Амара призывные взгляды, но он не обращал на них внимание. Не до приключений, он работает.

К нему лениво подошел бывший актер — бармен Грэм. Они пришли в этот бар почти одновременно — Грэм подрабатывать между заучиванием ролей, Амар — как клиент. Это был стареющий гей, но он не слишком горевал по этому поводу: как и его бар, вечером он выглядел гораздо лучше. На нем был вязаный жакет на пуговицах, из которого выпирало брюшко.

Кому, как не ему, знать о том, что творится в мире продажной однополой любви.

— Привет, звезда телеэкрана, — сказал он, улыбаясь во весь рот. — Что-то ты сегодня рановато, тебе не кажется?

— Ты прав. — Амар с трудом подавил зевоту.

Грэм положил обе руки на стойку бара.

— Видел тебя в газетах. И в новостях по телику. Ну прям Джеймс Бонд.

— Благодарю. — Амар смутился.

— Вообще-то скорее Джейн Бонд. Меня ни разу в жизни не накрывала такая оглушительная слава. Чего желаем?

— Минералки с газом и некоторого участия.

Грэм театрально прижал к груди руку, закатил глаза и торжественно воскликнул:

— Наконец-то! Он меня хочет… После стольких лет…

— Кончай валять дурака, принеси лучше минералку, — улыбнулся Амар.

Грэм повиновался и через минуту вернулся.

— Что за помощь тебе нужна?

Амар посмотрел вокруг, чтобы убедиться, что никто не подслушивает.

— Я ищу мальчишку — из тех, кто торгует собой.

Улыбка на лице Грэма стала еще шире:

— А я и не догадывался, что тебе нравятся такие молоденькие.

— Я совсем не об этом, — отмахнулся Амар. — Я на работе. Человечек пропал — я его разыскиваю.

Грэм смотрел на него молча.

Амар вздохнул, полез в карман. Хорошо, что по дороге сюда он догадался наведаться в банкомат. Он протянул через стойку свернутую десятифунтовую банкноту, которая тут же исчезла.

— Я вообще-то предпочитаю мужчин. Из-за тех, кто возится с малышней, о нас, нормальных геях, ходит дурная слава. — Грэм посмотрел на Амара, убеждаясь, что его правильно поняли. — Да и вообще, никогда не допущу в своем баре подобного безобразия. Никаких малолеток.

— Я знаю.

— Это такая головная боль.

— Сам ты, конечно, ими не интересуешься, но уверен, знаешь тех, кто не прочь поразвлечься с мальчиками.

Грэм внимательно посмотрел вокруг. Убедившись, что любопытных ушей рядом нет, спросил:

— Кто тебя интересует?

Амар рассказал. Грэм кивнул, немного подумал.

— Тебе повезло, — сказал он, понизив голос. — Был тут у меня вчера вечером один тип по имени Ральфи. Противный такой. Так вот, я слышал, как он хвастался приятелям, что развлекался с темнокожим мальчишкой. Я и запомнил его болтовню только потому, что таких у нас нет. — Он театрально вздохнул. — Прямо ужас! Короче, ему так понравилось, что он хочет повторить удовольствие.

— Он назвал место?

Грэм покачал головой.

— Сегодня вечером придет?

— Может быть. Если не сюда, то куда-нибудь поблизости. Нас ведь не так много.

— Как он выглядит?

— Очень большой. Толстый, но когда-то, видно, качался. Он всегда в джинсах и клетчатой рубашке. Как водила с грузовика. Коротко подстрижен. А еще в ушах сережка в форме конопляного листочка.

Амар улыбнулся и протянул Грэму вторую десятифунтовую бумажку.

— Спасибо тебе. Ты настоящий друг.

Она исчезла так же быстро, как и первая.

— Обращайся в любое время, — расплылся в счастливой улыбке Грэм. — В лю-бо-е, понимаешь!

Амар собрался уходить.

— Кстати, — сказал Грэм, — ты еще занимаешься съемками? Могу кое-что предложить.

Амар на секунду задумался.

— Не сейчас. Но все равно спасибо.

И вышел из бара.

Амар посмотрел на часы: половина девятого вечера.

Всю вторую половину дня он бегал по барам и кафе. Встречался со знакомыми, болтал с ними, пил сок и кофе. И все время высматривал человека, по описанию похожего на Ральфи. И Джамала.

Результат нулевой.

Его приглашали на обед, на ужин, на свидание, ему предлагали секс, операторскую работу. Наркотики и выпивку.