Время красивых людей - Елизавета Мусатова

Листок трясся, точно лист платана на кошаве. А, это пальцы дрожат. «Встретиться с близкими, с которыми вас разлучила война».

Потом Алиса винила себя за то, что развернулась и побежала к ходу на лестницу и вниз, на этаж, вместо того, чтобы осмотреться.

Потом Алиса повторяла себе то, что говорила и раньше после каждого выезда на задание: никто не знает, что было бы, если бы. Но все равно думала, что было бы, если бы она не побежала, перескакивая через несколько ступенек, к Мике, а осталась на крыше с Игорем. Может быть, она увидела бы, как изменилось его лицо. Может быть, ей удалось бы его уговорить. Может быть, все бы обошлось. Но Алиса побежала.

Когда она вбежала в комнату, Мика вскочил навстречу с дивана.

– Смотри! Смотри, про нас знают!

Он вырвал у нее листовку и забегал глазами по строчкам. Алиса чуть ли не пританцовывала на месте и пыталась заглянуть ему в лицо.

– Видишь? Видишь?

– Подожди. Я не понимаю. Что это значит?

– Это значит, что внешний мир узнал, что творится в стране. В город вошли миротворческие силы ООН. Там будет лагерь. Там будут люди, которые специально будут заниматься поиском пропавших. Нам не нужно больше пробираться на аэродром, понимаешь? Нам просто нужно дождаться.

– Мы не пойдем на аэродром?

Алиса собиралась объяснить, что больше нет смысла идти на аэродром. С самого начала не было понятно, есть ли в этом смысл, но цель по крайней мере давала надежду. Сейчас вместо надежды появился реальный шанс. Алиса знала достаточно про миротворческий корпус ООН, но сейчас ей не были важны ни принципы, ни мораль. Имело значение только то, что Мика будет в безопасности, и неважно, кто эту безопасностью обеспечить. В дверь постучали.

– Лиса-Алиса. Выйди-ка на секундочку. Одна.

– Мика, подожди, я мигом.

Она торопливо вышла в коридор и по жесту Игоря прикрыла за собой дверь.

– Ты чего?

– Поднимешься? Разговор есть.

– А здесь нельзя?

– У меня там пост, надолго не могу отходить.

Лицо у Игоря было такое же, как обычно. Голос звучал как всегда, оживленно и слегка насмешливо. Он сделал приглашающий жест рукой в сторону лестницы. Алиса пожала плечами и пошла за ним. Ждала, что Игорь начнет разговор еще по дороге, но он молчал. Алиса хотела спросить, что он сам думает про листовку, но вопрос был на грани и неизвестно, посчитал бы Игорь, что он пересекает эту грань, определенную их договором. Если бы они все-таки заговорили, возможно, она бы не сразу услышала, что происходило по ту сторону двери в ресторанный зал. Но она услышала, а Игорь понял это на пару секунд позднее, чем успел бы вмешаться.

– …прием! – доносился голос одного из мужчин и статика рации. – Повторяю, у нас в заложниках гражданское население, среди них российская военная журналистка. Мы готовы гарантировать безопасность в обмен…

Алиса встала. Тело напряглось. Еще мгновение и оно рвануло бы обратно, но Игорь крепко схватил Алису за руку.

– Тихо, – сказал он все тем же своим смешливым тоном. – Тихо, Лиса-Алиса. Жизнь такая.

Алиса попробовала выкрутить запястье из цепкой хватки, но Игорь сжал пальцы, а потом крутанул рукой так, что Алиса взвыла от боли.

– Я не хотел, – спокойно сказал он.

– Не хотел бы – не сделал, – прошипела она.

– Сама пойдешь? Тогда не буду больше.

Алиса стиснула зубы, но кивнула. Игорь не расцепил хватку, но сжатие ослабилось и Алиса послушно продолжила подниматься к двери, за которой теперь кто-то отвечал по рации. Разобрать искаженные статикой слова она не могла.

– Ты же знаешь, я против тебя ничего не имею, – говорил Игорь. – И против парня твоего тоже. Посидите с нами, чайку попьем в ожидании, а там прилетят твои новые друзья в голубых касках. В голубом, блин, вертолете. Вас заберут, куда скажете, ну а мы пойдем себе на все четыре стороны. Сейчас скажешь в рацию пару нужных слов, ну а я пока за этим твоим схожу. На чай позову.

– Игорь, послушай…

– Не, Лиса-Алиса. Не буду. Болтать ты здорово умеешь. Чисто как эта, как ее. Ну, из сказки, которая пением заманивала моряков. Еще подумаю, что ты права, и передумаю. Так что ты помолчи просто, не сбивай нас с ребятами с верного хода мыслей.

Они почти дошли до площадки, оставалось несколько ступенек. Игорь продолжал увещевать:

– Да ты не бойся, не бойся, ничего мы вам не сделаем, ну? Просто… епт!

Носок армейского ботинка зацепился за выщерблину в ребре ступеньки. С коротким ругательством Игорь полетел вперед, утягивая Алису за собой. Раздался грохот, а потом звуки внешнего мира выключили словно телевизионный канал, остался только противный высокий писк таблицы настройки. Обдало упругим жаром. Алису подняло в воздух, потащило. Потом она почувствовала удар. Потом стало темно.

Темнота была глубокой, беззвучной и желанной. Хотелось нырнуть в нее как в подушку на исходе третьих суток без сна, как в горячую ванну после горного перехода, от которого остались ссадины и синяки по телу. Хотелось раствориться в ней и остаться навсегда. Но ей не давали. Алису что-то выдергивало. Она сопротивлялась и устремлялась обратно, туда, где нет ни образов, ни звуков, ни слов, но ее снова и снова возвращало как детский мячик на резинке, который отлетает, но тут же пружинит обратно в чью-то ладонь, крепко держащую резинку за хвост.

Едкий вонючий дым обжигает слизистую.

Темно.

– …иса! Ты слыш…

Темно.

Рыжее и черное режет приоткрытые на мгновение глаза.

Темно.

Чей-то крик, переходящий в звериный рев.

Темно.

– Не надо! Пожалуйста, не надо!

Темно.

Вой. Тошнотный запах паленого пластика и мяса.

Темно.

Ее тело подпрыгивает, как будто кто-то везет Алису на санках по обледенелым кочкам. Тогда она понимает, что заставляет ее раз за разом возвращаться из темени.

Тогда тоже было рыжее и черное, тоже жгло дымом легкие. Кто-то кричал. Уши закладывало от людского визга, сливавшегося с визгом снарядов. Все спасались. Все пытались сбежать из огня, убежать от смерти, которая пахла развороченными кишками и обгоревшим мясом. Алиса тоже хотела побежать, но встала посреди улицы, да так и замерла. Голова отказывалась включаться после выпитого в ночи, но это полбеды. Отказывалось тело. Звериное чутье беспокойно ворочалось в глубокой норе, но только зарылось подальше, отказываясь делать хоть что-нибудь. Без него осталась только хрупкая перед лицом артобстрела человеческая оболочка. Такая же, как все остальные, ничем не лучше, не имевшая ни одного преимущества, ничего не знающая и не понимающая.