Теперь или никогда - Яна Горшкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Какой чудесный день, сударыня.
Когда еще в этом голосе появится легкая хрипотца? Очень не скоро, очень.
– Великолепный день…
– Эгнайр. Зовите меня Эгнайр.
– Джо…йн.
Тоненькая женская ручка утонула в широкой ладони – легчайшее рукопожатие.
В кого же ты угодила, шуриа? Уж не в самого ли Вилдайра Эмриса? Не страшно тебе?
В этот раз он держался хорошо. На исходе вторых суток лишения сна у Аластара еще оставались силы дерзить. По крайней мере, ему самому так казалось. С растрескавшимися губами и кровоточащим языком особенно много гадостей не наговоришь.
– Что-что ты там лепечешь, твоя светлость? – переспросил тив Мэриот.
– Пошел в…
– Рановато. Он еще себя контролирует.
– Понятно, – хмыкнул тив Херевард. – Зайду позже. Не скучай без меня, мой терпеливый друг.
Залитая ярким светом камера плыла и качалась перед глазами диллайн, но сомкнуть веки ему не давали множеством способов. Палачи сменялись каждые… ну, должно быть, два-три часа, чтобы беспрестанно тормошить жертву. Его шлепали по лицу, стучали железной палкой по решетке, кололи иголками.
– Не спать! Не спать!
Голод и жажда оказались такими же неумолимыми мучителями. Ни задремать, ни забыться – горло пылает, желудок скручивает узлом. Если бы только спать не давали, то продержался бы дольше, возможно, дней пять или шесть.
Очень скоро Аластару начало казаться, что на полу появились трещины, на стенах – мокрые темные пятна, а вокруг кружатся и жужжат мухи. Тело зудело, точно по нему и впрямь ползали какие-то твари с крошечными острыми лапками.
Фигуры охранников Эск видел будто через подзорную трубу, только наоборот: маленькие фигурки, их голоса звучали тихо, словно издалека. А за стенами громко журчала вода. Много воды, целые реки холодной прозрачной воды вливались в ледяные хрустально-чистые озера, низвергаясь водопадами. Много-много воды…
– Ага… вот он уже и дошел до нужной кондиции…
Лицо тива Мэриота оказалось так близко, что стало видно, что он выщипывает срастающиеся на переносице густые брови, как это делают женщины.
«Баба ты, а не мастер палачей», – хотел сказать Аластар, но вместо голоса из глотки донесся хриплый стон.
– Вы уверены?
– Совершенно. Он ничего не соображает от жажды.
– Так напоите его, и пусть отключится. Времени уже не осталось совсем. И дальше тянуть нельзя.
– А кто тянет-то? Сейчас сделаем его в лучшем виде.
О! Это была такая сладкая вода, самая прекрасная в мире, слаще меда и дороже вина. Жаль только, мало. Пил бы и пил.
И, конечно, тив Мэриот не зря ел свой хлеб, он все точно рассчитал – едва жертва попьет и ей дадут наконец уснуть, падут внутренние оковы самоконтроля, которые у любого диллайн весьма и весьма крепки.
Стоило закрыть воспаленные горящие веки, как Эск буквально провалился в блаженную тьму. Такую же уютную, какой она была в домике на Шанте. Когда Джонина голова покоится на плече, под боком сопит Идгард, а Шэррар залез на подушку, уселся почти что на макушку и наматывает отцовские волосы на какие-то палочки. После пытки – самое лучшее место, чтобы спрятаться.
– Ах, вот ты где гнездышко свил, змеиный выползок!
Огромная серая сова влетела в крошечную спальню, выбив окно. Взвизгнула Джона, заплакал навзрыд Шэрр.
– Папа, кто это? – тихо пискнул Идгард.
– Скажи деточке, папочка.
Аластар вскинулся, стараясь закрыть руками своих детей от жадного взгляда ночного хищника, уже примеривающегося к их шейкам.
– Пш-ш-шел вон!
И бросился в атаку, выставив кривые острые когти.
Рвать, рвать в клочья, бить крыльями, клевать, вырывать куски плоти пополам с перьями.
«Не смей трогать моих сыновей!»
«А девочек можно?» – клекотал Херевард.
«Только попробуй!»
«Ай, какой смелый!»
Они слепились в большущий пуховой шар, из которого летели в разные стороны окровавленные перья. Эск хотел крикнуть: «Беги, Джона, беги!» – но из горла несся только птичий визг.
«Я сильнее! И один раз я уже тебя победил».
«Был, был сильнее, не забывай».
Возможно, подлови его Херевард где-нибудь в другом сне, то все вышло бы так, как желал эсмонд, – и подчиняющее заклятие легло бы на Аластара почти без сопротивления. Как раньше, как двести лет назад. Но Эск защищал своих детей. И свою душу.
«Тебе не устоять против Предвечного! Никогда. Ты – диллайн, ты принадлежишь ему от рождения до смерти и после смерти тоже!»
Когти совы-Хереварда, точно абордажные крючья, полоснули совсем рядом с глазом, Аластар взвился от боли, заорал и ударил клювом. И снова, и еще раз.
«Никогда! Никогда! Никогда! Я отрекаюсь от него! Проклинаю и отрекаюсь! Мне не нужен такой бог!»
Они давно уже дрались не в лирнийской спальне, а в ночных небесах над бушующим морем, рвали друг друга в смертельной ярости, поднимаясь все выше и выше. И вот уже до сияющей золотой Меллинтан рукой подать…
«Выклевать зенки твоему предвечному гаду!»
Такого откровенного богохульства Херевард вынести не мог, он с диким воплем вонзил когти в крыло Аластару, тот в свою очередь вспорол бок противника. До ребер, до внутренностей.
И стали падать, вместе, не разжимая когтей и клювов, кричащим кровавым комом. Прямо в морские волны, которые молча сомкнулись над головами непримиримых врагов.
Только Меллинтан все видела и все поняла.
Судовой лекарь Свон взирал на Валфриха Тора мрачно и тревожно.
– Не рисковали бы вы понапрасну. Во всяком случае, до тех пор, пока ролфийская эскадра не подойдет.
– Я не могу ждать. Седьмые сутки на исходе…
– Если виртджорн еще жив, – уточнил лекарь.
– Я не вижу причин, по которым эсмонды стали бы убивать его прямо сейчас, здесь, в Левенезе.
– А вдруг его уже увезли в Санниву?
– Раз тив Мэриот пожелал начать переговоры, значит, у него есть что нам предложить.
– Например, добровольно сдаться или самим себе перерезать горло, – съехидничал Свон, циничный, как все воины клистира и ланцета.
Нет, Валфрих не был уверен в своей абсолютной правоте. Он – живой человек, и ему свойственно ошибаться, и никто из смертных не исключение из этого правила – глупейшее пленение виртджорна Эска тому пример. Уж на что предусмотрителен и дальновиден эскизарский граф, а все равно попался. Но, если появился хотя бы малейший шанс спасти капитана «Меллинтан» и… вождя диллайн, им надо воспользоваться.