Любовь и смерть в Италии эпохи Возрождения - Томас Коэн

образцам записей анатомов, которые в древности, Средневековье и в эпоху Возрождения расчленяли животных во имя науки? Что касается самого эксперимента с голубем, если в доме были кошки и собаки, встревоженные обитатели, когда еда вызывала у них подозрения, проверяли ее на них так же, как Феличе Мальденти испробовала порошок на своих несчастных кошке и котенке. Чтобы удовлетворить свое любопытство относительно действия ядов, исследователи делали то же самое; ученый Санте Ардоино дал сублимат ртути своей обезьяне и описал ее мучительные судороги.

Я также дал обезьяне, которая у меня была, выпить [сублимат ртути], и это не имело никакого другого эффекта, кроме уже упомянутого [о последствиях для человека], ибо она мучилась и часто кусала себе живот и тянула его руками732.

Что касается краткого изложения Брумано того, что он обнаружил во внутренностях вскрытого голубя, оно также перекликалось с языком отчетов о вскрытии человека. Таким образом, в исследовании нашего врача и его отчете, возможно, смешались методы и объяснительные навыки анатомического театра, народного эмпиризма, медицинских экспериментов, вскрытий по требованию суда и – в качестве моральной основы – нотариального освидетельствования.

Отчет об исследовании Брумано и Скалы звучит очень современно – благодаря их методу: три порошка, три птицы, три исхода, вскрытие и диагноз, хотя он и был написан языком господствовавшей тогда гуморальной теории733. Он выглядит даже годящимся для публикации, хотя современный редактор возразил бы: не было двойной или хотя бы однократной слепой проверки и отсутствует аккуратное отделение жидкости от порошков – последнее является элементарной гарантией чистоты эксперимента. Эксперимент сформировался не столько благодаря научной практике в современном духе, сколько счастливым сочетанием нескольких случайных фактов. Брумано осматривал не труп Феличе, что, к счастью, удалось предотвратить, а так и не использованный предполагаемый яд, что было редкостью. И ему пришлось иметь дело не с одним веществом, а с тремя (плюс жидкость), для чего потребовались три птицы. Тем не менее он мог бы провести исследования в своем кабинете, а затем дать показания в суде; мы обязаны характерной для суда римско-правовой скрупулезности в обращении с порошками тому, что от начала до конца нотарий сопровождал их и тех, кто был назначен их хранить, и описывал процедуры и их результаты.

Через несколько лет после дела Теодоли врач Джованни-Баттиста Кодронки написал брошюру Methodus testificandi, в которой он изложил образец судебных отчетов734. Подражая французскому хирургу Амбруазу Паре, в конце работы он предлагает несколько примерных диагнозов. Во многих важных отношениях эти стандартные трактаты разительно отличаются в своих риторических и диалектических стратегиях от изложения нотарием экспериментов Брумано с голубями. Например:

Да поможет мне Бог.

В случае стремительных и преждевременных родов и выкидышей женщины подвергаются большей опасности и испытывают больше неудобств и хлопот, чем при правильных и естественных родах, как учат нас Гиппократ и опыт. По этой причине в случае выкидыша тюремное заключение чаще ставится под вопрос, чем в случае родов.

Таким образом, поскольку Д.М., которую я посетил в тюрьме пятнадцать дней назад, по ее словам, произвела на свет плод, вступив в третий триместр беременности, и потому попыталась очистить [половые пути], что привело к пагубным последствиям, это происходило слишком обильно, и она мучилась от периодических болей в матке, и по всей коже у нее появились какие-то черные пятна, а потом ее охватил бред, и она часто страдала от сильной лихорадки, как она мне рассказала, и очевидно, что, если она будет находиться под стражей, то не сможет излечиться от этих симптомов и ее состояние может стать хуже. Все эти истины – как поясняет [медицинское] искусство – я изложил, как меня просили, в письменной форме и подписал и желаю, чтобы они подверглись суждению тех, кто более сведущ, чем я.

Имола, в день такой-то и так далее.

Я, Баттиста Кодронки735

Прежде всего, обратим внимание на то, что форма изложения выдержана в схоластическом ключе. Призвав себе в помощь Бога, Кодронки начинает с основных медицинских предпосылок. Сначала идет общее утверждение о беременностях, основанное на двух опорах научного канона – авторитетах древности и опыте. Затем он добавляет вторую посылку, основанную на первой, в форме всеобщего правила, на этот раз юридического, о выпуске некоторых пациенток из тюрьмы. Во-вторых, он излагает подробности – свои собственные наблюдения – и отличает при этом слова пациента от увиденного им самим. В-третьих, следует его sententia: отпустить эту конкретную женщину, чтобы ей не стало еще хуже. Четвертым пунктом он упоминает свою науку; пятым – что он написал и подписал отчет. Шестое – это жест подчинения суждению тех, кто более опытен, чем он. И затем, в-седьмых, он указывает город, дату и ставит подпись. Сама по себе форма, старая добрая аристотелевская дедукция, придает отчету вес. Обратим также внимание на многие упомянутые авторитеты: Бога, Гиппократа, «опыт», врачебное искусство, потенциальное суждение лучших специалистов. Отметим, кроме того, жесты подчинения, которые, как ни парадоксально, поддерживают, а не подрывают его претензию на доверие. Кодронки находится в руках Бога и медицины. Его смирение, по логике того времени, должно укрепить наше к нему доверие. Как и подпись, диагноз можно было бы оспорить, так что мы полагаемся на то, что оба они верны; автор поставил свою личность и свое суждение на кон.

Главное различие между изложением Брумано и Скалы, с одной стороны, и Кодронки – с другой, то, что выделяет отчет о голубях, – это особое внимание к предпринятым шагам. Скрупулезность в описании сделанного носит скорее юридический, нежели медицинский характер. В то время как Кодронки подкрепляет свои суждения схоластической формой, древними прецедентами и авторитетом гарантов, судебный нотарий основывает их на правовых нормах. Судебная и нотариальная практика отдавала предпочтение зрению и основывала свои утверждения об истине, когда это было возможно, на фиксации того, что само по себе увиденное оком было замечено и записано. Нотарий Скала видел все сам: как переносили порошки, как проходили медицинские анализы, как ставился диагноз. Его присутствие очищает повествование от схоластики, ибо оно позволяет Брумано избежать большей части изощренных уловок для повышения достоверности своего рассказа.

Вся эта дискуссия о скрытой политике судебно-медицинских текстов напоминает письма самих наших заговорщиков. Письменные тексты Ренессанса отличались от устной речи. Как всегда, расстояние – отсутствие зрительного контакта, звуков и прикосновений – меняло правила и потребности общения. При отсутствии голоса и жеста автору письма, как и эксперту-диагносту, нужна помощь, чтобы звучать убедительно.