На Западном фронте. Бес перемен - Дмитрий Олегович Рогозин

остаться в России. Новые власти нуждались в военных специалистах. Его пригласили служить в Красной армии. В 1922 году военспец Борис Миткевич (вторую часть фамилии после Революции 1917 года мои родственники предпочитали не упоминать) принял непосредственное участие в создании первых в СССР летных училищ. Одно из таких училищ было открыто в городе Борисоглебске (его, кстати, окончил легендарный советский летчик Валерий Чкалов) -старинном провинциальном купеческом городке, который до сих пор свято хранит давно утерянные в мегаполисах культурные традиции русского народа.

Во время Великой Отечественной войны Воронежская область стала местом тяжелых упорных боев Красной армии с немцами и их сателлитами -итальянцами, венграми и румынами. От Воронежа после войны мало что осталось. Зато второй по значимости город Воронежской области -Борисоглебск - уцелел. Да не просто уцелел: ни одна немецкая бомба на него не упала. Местные старожилы давали сему чуду следующее объяснение: в 1930-е годы во 2-й военной школе летчиков Красного Воздушного флота вместе с нашими пилотами проходили обучение и некоторые будущие асы Люфтваффе. Это обстоятельство, якобы, и сохранило город во время ожесточенных боев 1942-1943 гг.

В 1990-е годы жители Борисоглебска радушно приняли на постоянное место жительства около 15 тысяч русских беженцев из Таджикистана, Узбекистана и Чечни. Здесь же возникла крупнейшая в стране община переселенцев. Ее представители, приезжая в Москву по своим делам, часто останавливались в исполкоме КРО. Они и сыграли решающую роль в моем намерении баллотироваться на дополнительных выборах.

За месяц, отведенный на агитационную кампанию, я проехал тысячи километров сельских дорог, провел сотни встреч с избирателями, собрал тома наказов от простых людей. Поездка по русской глубинке показала мне, насколько плохо живут наши люди. Здесь, в деревне, отсутствовали элементарные блага цивилизации - газ, тепло. Теплый туалет и ванная -большая редкость. Даже общественные бани, без которых сложно представить себе жизнь на селе, с приходом перестройки все, как по команде, позакрывались и развалились. Сельские клубы пришли в негодность, школы обветшали. Сельскохозяйственные общины по большей части обанкротились и перестали платить работникам зарплату. Плюс вечные перебои с пенсиями.

Беженцы, чудом выжившие в «мясорубках» кавказских и азиатских этнических войн и перебравшиеся в русскую провинцию, обитали в невыносимых условиях: их как поселили в гигантские металлические бочки на окраине Борисоглебска, где зимой - Антарктида, а летом - Сахара, так они там и жили. Нет, правительственные комиссии, конечно, приезжали, но толку от них был ноль.

Несмотря на эти далекие от цивилизации бытовые условия, люди в Воронежской области не озлобились. Если и сохранилась в России национальная культура, так это здесь - в глубинке. Народ в деревне крепок здоровьем, смышлен до хитрости и остр на язык. Примут не каждого. Сначала долго будут присматриваться.

Был у меня во время этой выборной кампании курьезный случай. Приезжаю на одну достаточно крупную птицефабрику. Встречает директор - рослая красивая русская женщина. Видно, что властная: по дороге, пока шли к ней в кабинет через кормоцех, тихо и жестко раздавала своим сотрудникам поручения. Потом усадила меня за стол, налила стакан чая с медом и говорит: «Ну что за мужик пошел нынче! Снизу положишь - задыхается, сверху положишь - его укачивает, а сбоку - сразу грудь просит! Тьфу! Вот вы - мужик хороший! Голосовать будем!»

Несмотря на комичность ситуации, скрытый смысл слов этой женщины мне был понятен: воронежцам нужен был защитник в Москве - упрямый и не зависящий от местных кланов. И свой выбор они остановили на мне.

В марте 1997 года, уверенно победив в изнурительной борьбе кандидата от КПРФ - фаворита предвыборной гонки, я был избран депутатом Государственной думы - того самого созыва 1995-1999 годов, куда так и не смог пробиться избирательный список Конгресса русских общин. В Думе я вошел в независимую депутатскую группу «Регионы России» и парламентский Комитет по делам национальностей.

Первой моей законотворческой инициативой стал законопроект «О национально-культурном развитии русского народа». Этим законодательным актом, в случае его одобрения палатами Федерального собрания, русские впервые обозначались как народ «государствообразующий, разделенный и коренной на всей территории Российской Федерации». Перед правительством ставилась задача преодоления разделенности русской нации и ее воссоединения. Кроме того, правительству поручалось ежегодно информировать палаты Парламента России о демографической ситуации в стране, социальном самочувствии русского народа и ходе реализации программы его воссоединения.

Казалось бы, чему возражать? Законопроект соответствовал объективной потребности национального развития и законодательно закреплял ответственность исполнительной власти за защиту коренных интересов русских, от социального положения которых зависит благополучие всех народов России. Разве не так? Оказалось, не так.

Моя инициатива вызвала бурю эмоций в штабе проправительственной партии «Наш дом - Россия» и администрации Ельцина. Началась типичная «волынка»: то моему законопроекту не хватает заключения правительства, то нужно написать финансово-экономическое обоснование (?), то требуется рассылка в регионы. Надо признать, что у парламентского большинства в эпоху Ельцина все-таки хватало фантазии и смекалки, как замотать опасный для них законопроект.

Очевидная бесперспективность просиживания штанов в Думе толкнула меня на поиск более достойного способа применить силы в интересах КРО и моих избирателей. Я решил сосредоточиться на освобождении заложников - русских солдат, мирных жителей, строителей, - брошенных нашей властью при выводе армии из Чечни. Начал с того, что запросил у воронежского военного комиссара информацию о количестве призванных с территории области военнослужащих, без вести пропавших в мятежной республике. Таких оказалось 18 человек.

Другими сведениями, проливающими свет на их возможное местонахождение или состояние здоровья, Министерство обороны РФ не располагало. Зато комиссия по поиску военнопленных помогла мне установить обстоятельства гибели трех призывников.

Странно, что эти две структуры, входившие в одну и ту же исполнительную власть, не обменивались подобной информацией и вели отдельно друг от друга поиск пропавших без вести. Кроме того, правительство упорно не желало выделить деньги на переоборудование Лаборатории медицинской генетики в Ростове-на-Дону, где проходила идентификация останков погибших воинов. Сотни убитых в Чечне военнослужащих, тела и фрагменты тел которых хранились в мобильных рефрижераторах, лежали годами неопознанные. Сотрудники Министерства обороны и комиссии по военнопленным по-прежнему искали их в Чечне, рискуя своей жизнью, вместо того чтобы вовремя получить необходимые результаты сравнительных исследований ДНК погибших и их живых родственников. В общем, все как обычно. Моя поправка к закону о бюджете на 1998 год о выделении необходимых бюджетных средств ростовской лаборатории была принята Думой. Она помогла исправить эту абсурдную и неприличную ситуацию.

Большую помощь в поиске заложников, насильно удерживаемых боевиками в Чечне, оказал мне депутат от Дагестана Надиршах (Надыр) Хачилаев - «витязь в тигровой