Нервные государства - Уильям Дэвис

Вычислительные сети всегда были связаны со специфическим юмором. На протяжении большей части своей истории программисты шутили друг с другом, находя забавным тот факт, что они способны общаться непонятным для остального общества способом. Для развлечения коллег некоторые фрагменты кода могли содержать каламбуры. Классическая надпись на футболке компьютерного гика гласит «There’s no place like 127.0.0.1». Эта шутка отсылает к факту того, что 127.0.0.1 является самым типичным адресом для локального хоста, также известного как «home».

В данном случае юмор делает то, что может иметь серьезные политические последствия. Во-первых, он служит усилению общей идентичности в узком кругу людей. Подобно техникам, передающим компьютерам инструкции, они служат передаточным звеном между стоящими над ними лицами, принимающими решения, и средствами исполнения этих решений. Хотя программисты почти не имеют контроля над системой в целом, они все еще способны на саботаж. Внутренний юмор гик-культуры часто касается способов незаметного вредительства и затягивания.

Однако гиковский юмор делает и кое-что еще. Он играет на факте использования двух разных типов языка. Есть язык человеческой культуры, включающий в себя метафоры, образные представления и поэтические описания, как способ объять сложность человеческих переживаний. И есть язык машин, в котором каждый маленький фрагмент информации является исполняемой командой и ссылается лишь на внутренне вычислимые данные и алгоритмы. Программисты (кодеры) способны переключаться между ними и шутить по поводу возникающих недоразумений и путаницы. Выражения, характерные в одной области, могут показаться смешными при переносе в другую.

То же самое справедливо и для других сообществ, чьей средой общения являются в основном компьютерные сети, таких как геймеры. Видеоигры содействуют появлению своеобразного веселого нигилизма, в котором значение чего-либо зависит лишь от его влияния на результат. Насилие становится сугубо практической вещью, лишенной всяких этических противоречий, во многом повторяя идеал войны по Клаузевицу. Типичный образ геймера представляет собой молодого человека, окопавшегося у себя в спальне и ничего не знающего о физических реалиях войны. (В век ударных беспилотников и автоматизированного вооружения вторжение в другую страну можно проводить из центра управления в Неваде, не исключено, как раз это теперь и есть военные реалии.) Тем не менее раздел между «виртуальной реальностью» игры и «материальной реальностью» внешнего цивилизованного мира позволяет иронизировать о том, как черты одной могут переноситься в другую и наоборот шутки ради.

По похожим причинам юмор всегда играл центральную роль в развитии интернет-троллинга, и именно здесь становятся заметны кое-какие связи с нашей политической культурой в широком смысле и проблемами, которые Интернет для нее создает. Шутки и мемы позволяют троллям создавать ощущение сообщества, возводя вокруг себя культурную крепость посредством хитрых форм шифрования. Как и кодеры с геймерами, они действуют в сетевой среде, где главными являются набор очков и влияние на результат. Когда же дело доходит до контакта с обычными пользователями Интернета, использующими компьютеры для повседневных социальных занятий, как то организации событий, размещения фотографий своих детей или скорби о почивших близких, эффект может быть разрушительным. На деле троллинг является гражданской формой партизанской войны (герилья), когда те, у кого нет никаких формально признанных власти или статуса, используют единственную в своем распоряжении способность, а именно саботаж. Это может доставить некоторое веселье, но фактически не дать никакого результата, кроме подчеркивания уязвимости социальных обычаев и институтов к троллингу. Тролли используют в роли оружия обыкновенные культурные образы и коды лишь для того, чтобы узнать, как далеко это может зайти.

Различные аспекты культуры троллей проникли в мэйнстримный политический дискурс, становящийся все более организованным вокруг мемов и саботажа оппонентов. Споры в Twitter часто принимают характер этакой игры с целью подвергнуть других пользователей осмеянию или «уделать» их, указывая на внутренние противоречия в том, что они сами написали. Те, кто в сети искренне апеллирует к морали, обвиняются в «показной добродетели» (virtue signalling), как если бы весь диалог был состязанием, где каждый ход имеет цель добиться стратегического преимущества. Провокация оскорблений часто воспринимается как форма победы, что нередко доходит до запрещенных законом крайностей в виде угрожающих или просто злобных сообщений, что сегодня регулярно приходят публичным фигурам, особенно женщинам и борцам за гражданские права. Эти сообщества часто стремятся нанести максимально возможный ущерб (используя слова как оружие), чтобы затем немедленно отступить на альтернативную позицию, согласно которой это все просто «шутка» и «свобода слова» (выдавая слова за безвредные символы).

Центральным оружием в арсенале тролля являются злоупотребления общепринятыми нормами анонимности и идентификации для достижения разрушительного эффекта. Эти нормы играют (или играли) абсолютно ключевую роль в том, как изначально формировались экспертные сообщества, и действуют по следующим принципам. Аргумент или научное утверждение выставляется для оценки прочими участниками, но без особого внимания к имени автора, а порой вообще без какого-либо авторства (в научных публикациях это происходит посредством слепого рецензирования). Текст оценивается сам по себе, и если он признан правильным, то личность автора раскрывается и его публичная репутация улучшается. Это деликатное сочетание анонимности и публичного признания является наследием этикета XVII века, на который эксперты с большим трудом пошли, чтобы никогда не приписывать своим коллегам плохие намерения или характер. Аналогично в журналистике, где имя автора сопровождает текст, но достоверность рассказанного не связывается с моральными качествами журналиста.

Тролли доводят до предела свою анонимность и делают то же самое с публичностью жертвы, даже если та вовсе не ищет публичного признания. Такие платформы, как Twitter, позволяют индивидам легко вступать в публичные дискуссии, не раскрывая своей личности. Крайней формой реализации подобного дисбаланса в культуре троллей является «doxing», когда обнародуется чья-то личная и не размещенная в сети информация сознательно и со злым умыслом разглашается. «Call-out culture», где личности людей публично раскрывают, а затем позорят в сети за их идентичность или мнение, стала серьезной проблемой, особенно в студенческой среде. Тем временем становится обнародовано все больше информации о публичных фигурах, вплоть до той степени, что о них уже практически невозможно судить лишь по публичным выступлениям. Архивы социальных сетей и утечки электронной почты позволяют миру обозревать и критиковать их поведение вне зависимости от того, имеет это непосредственное отношение к их публичному статусу и репутации или нет.

В ходе скандала из-за взлома электронной почты, известного как «Climate-gate», имела место утечка тысяч электронных писем из отделения климатологии британского Университета Восточной Англии за период 2009–2011 годов, целью которой было подорвать как авторитет науки о климате, так и нейтралитет, объективность самих климатологов. Эта форма троллинга следует логике шифрования и перехвата, используя последние как орудие культурной войны. Противник делается настолько прозрачным, насколько возможно, а виновник остается в тени. Форумы, что традиционно рассматривались как цивилизованные места для разумного диалога, оказались переосмыслены в арены атак на личность.