Веритофобия - Михаил Веллер

Но поведение — ладно, понятно. Вот дальше интереснее.

История. Она тоже лжива! Ибо история — это официальная коллективная автобиография. Это групповая самооценка — а самооценка всегда завышается, при нормальной-то психике. И даже при кристальной честности историков — коллективное бессознательное диктует сознательному: себя показать получше, окружающих — похуже. Поскольку удаленный во времени факт беззащитен перед рэкетирами от истории и может быть истолкован многими способами — ну так его толкуют как можно более лестным для национального самосознания образом.

Если почитать историю старой войны двух народов в их книгах — покажется, что это были две разные войны: с разными причинами, разными потерями и даже часто с разным исходом. Битва египтян с хеттами, где победили оба — ладно. Но война Лукулла с Тиграном тоже прекрасна, если почитать армян и римлян: раздвоение исторического сознания.

Официальная история всегда шизофренична. Она творчески и избирательно относится к фактам. И злобно не соглашается с чуждыми национально-идеологическими концепциями. История согласна на любые допущения, но основной принцип свят: высокие духовно-умственно-физические качества родного народа есть данность, не подлежащая никаким сомнениям. Это относится ко всем народам.

Но. Любовь к своему народу и любовь к истине — не одно и то же. Иногда даже вовсе противоположное.

А поскольку любовь к своему народу, интерпретированная идеологами государства и возведенная в ранг государственной политики, вменяется в обязанность — то любовь к истине иногда рассматривается как антипатриотизм. Базируется же эта патриот-любовь на инстинкте коллективного выживания — только группой можем выжить и победить, в свою группу мы верим! — а посему противоречащая ей любовь к истине есть аморальность, социальная чуждость, предательство и гадство. И историки-патриоты клеймят историков-«истинцев». Их все клеймят. Они мешают национальной гордости и самоуважению.

Гордость, самоуважение, всяческая хорошесть и правота — в глазах общества важнее истины — да потому что эти качества уже и есть истинны и несомненны! А история призвана проиллюстрировать это примерами из прошлого.

То в истории, что не к нашей чести — скверно и неверно. Потому и неверно, что скверно! А мы — хорошие, в этом же никто не сомневается! Мы свершили гигантские свершения! А недостатки — были, случались, но это вина отдельных скверных людей, в крайнем случае глупых.

…Про ложь в политике говорить не нужно. Пропаганда как часть политики — о, это наше. Распропагандированный человек. Он злобно отвергает вашу правду! Потому что у него в голове — цельная и стройная картина мира, где он — прав и достоин все хорошего. А все зло и беспокойство от гадов, чужих, жадных и подлых. А без этого никак! Человеку потребно быть правым! И стоять за правое дело вместе с народом!

Так что ложь есть естественный, закономерный, необходимый элемент социального сознания, идеологии, кодекса.

Но. Мы о том, что подавляющее большинство ложь всей жизни обычно не ощущает, не понимает, не фиксирует сознанием: это среда обитания, составная часть атмосферы. И внезапное предъявление этой лжи вызывает у них активный протест.

Правда нужна людям не в первую очередь. В первую очередь необходимо выжить — то есть сохранять социум и обеспечивать его максимальную устойчивость. Объективная пропорция правды и лжи служит этой генеральной задаче. Это аспект информационного обеспечения социального процесса.

Никто не совершенен.

Видов, форм и назначений лжи столько, что не перечислишь. Арсенал и аргументарий правды рядом и империей лжи выглядит просто дубинкой простодушного дикаря. И ни один род лжи не желает попадать под эту дикарскую дубинку!

Ложь во спасение. Самый исследованный вид. А что, вот так и признаться убийце, что ты именно тот, кого он хотел зарезать? Показать террористам ход к ядерному реактору? Помочь грабителю открыть сейф? Гм. Иногда за правду судят и дают срок за предательство — или расстреливают перед строем.

Ложь как сохранение ценной информации, распространение которой нельзя допустить. Правда как преступление. Все топ-секреты.

Но зачем сразу такие ужасы. Утренний макияж дамы — вот уже и ложь. Нарисовать на своем лице лицо более интересной женщины. Впарить окружающим, и намеченному мужчине прежде всего, себя под маской красавицы. А теперь представьте, как тот самый мужчина мочит под краном полотенце и стирает с ее личика всю красоту, приговаривая: «Не ври, дай-ка я рассмотрю, какая ты на самом деле». Слезы оскорбленной жертвы — самая мягкая реакция, а можно и маникюрной пилкой в глаз.

Одежда — уже ложь, в смысле не для тепла и суха, а модная и красивая. Здесь подложим, там утянем. Ноги удлинить, талию перетянуть, грудь выпятить, зад округлить. Нет-нет, пусть разденется и сделает оборот кру-гом!

А эти самцы, выпячивающие челюсти и пытающиеся встопорщить хилые плечи? Ты возьми штангу, возьми топор, выйди на ринг, покажи на что ты способен — тогда будет ясно.

Представьте толпу на улице голой — современную городскую толпу — и вас затошнит от эдакой красотищи. Ах, если бы все стройны и молоды… После тридцати публичное раздевание ограничить, после сорока пяти — запретить под страхом уголовного наказания! Пенсионерам — из дому не выходить! А то ишь — задрапировались…

Черт. А как животные и птицы, имеющие брачный наряд как индикатор породы и жизненной силы? И как они топорщат перья и шерсть, стараясь отпугнуть врага своими преувеличенными размерами? Ложь как помощь в выживании. Не притворится жучок дохлым — его птичка склюет, а жучку тоже жить надо.

Что же касается лжи как нормы поведения — это просто караул какой-то. Есть такой литературный сюжет: «день правды». Ну, как реакции на бессовестную ложь и борьбу за нравственность и совесть. Один день все на работе (или в школе) говорят только правду. Варианты: только когда спросят — или по собственной инициативе без ограничений.

Вот день правды без ограничений — это нейтронная бомба. Вроде все есть — а вроде они все уже уничтожены. Первыми подвергаются правде уроды и дураки. А кончается все ковровым бомбометанием по мелким грешкам: кто ковыряет в носу, кто не отдал три рубля, у кого идиотский смех и кривые ноги, и все повально пукают и рукоблудствуют, как только остаются без присмотра. Оставшаяся жизнь уходит на восстановление психического равновесия.

Если присовокупить, что фигура умолчания есть одна из форм лжи, и никто не гадит посреди улицы, как будто они этого вообще не делают, хотя полно туалетов и все двери в них закрываются — картина всеобщего лицемерия обретет черты завершенности.

То есть. Человеческое общежитие полно условностей. Условность — это формальное отклонение от простой реакции. Думаешь: «Чтоб ты сдох» — и приветствуешь: «Здравствуйте». Иначе все передерутся, и никакого сотрудничества не будет. Не будет общества, государства, цивилизации, парового отопления и спагетти с сыром.