Крыши Тегерана - Махбод Сераджи

— Да, рассказывали, бабушка.

— Я долго падала, думая, что наверняка погибну. Кто бы остался в живых после такого падения? В воздухе я потеряла сознание. Когда я открыла глаза, то увидела себя в его объятиях. Он видел, как я спрыгнула со скалы, и поймал меня.

— Это чудесно, бабушка. Должно быть, он был очень сильным мужчиной.

— О да, самый сильный мужчина на свете, — вспоминает бабушка с рассеянной улыбкой.

— Правильно, — слышу я голос Ахмеда из темноты, — он поймал бабушку в воздухе. Он был самым сильным человеком на свете.

— Он придет, чтобы забрать меня с собой, — говорит бабушка Ахмеду.

— Да, бабуля. Я же говорил тебе, что он скоро вернется.

Ахмед обнимает ее — немощную, согбенную.

— Он хочет сделать мне сюрприз, — произносит она. — А когда-нибудь мы вернемся и сделаем сюрприз вам обоим. Это будет чудесно, правда?

— Да, чудесно, — соглашается Ахмед, а я киваю.

Она, прихрамывая, идет в дом.

— Это будет чудесно. Да, просто замечательно, — бормочет она, исчезая в дверях.

Ахмед с улыбкой качает головой.

— Истории моей бабушки становятся все более затейливыми и забавными. Она удивительный человек. Ты знаешь, что она была одной из первых женщин в ее городке, скинувших чадру?

— Нет, — с удивлением отвечаю я.

— Многие этого не знают, но это так. Причем из всех мест именно в Гармсаре! Не самый прогрессивный город на свете.

Его лицо смягчается грустной улыбкой.

— Она была первой женщиной в их городе, кто получил сертификат об окончании средней школы. У нее был бунтарский, упрямый характер, твердый, как скала. Ее родители выдали ее за деда, чтобы сбыть с рук.

Ахмед ухмыляется.

— Бабушка не любила его, даже ненавидела. За пятьдесят лет не сказала ему ни одного ласкового слова, да он и не ждал.

Я качаю головой. Бесконечные грезы бабушки о деде напоминают мои ночные поиски Зари среди теней. Интересно, буду ли я когда-нибудь бродить по кварталу, выдумывая истории о том, что Зари была профессором университета или спасала кошек из горящих зданий?

— Он был хорошим человеком и относился к ней с терпением, — продолжает Ахмед. — Думаю, он один принимал ее всерьез. И никогда не жаловался на нее. Некоторые друзья считали его слабаком. Соседи в Гармсаре говорили, что он и не мужчина вовсе, что он не может взять ее в постели и поэтому она такая злая. Дед не обращал на это внимания, не слушал сплетен, а она слушала. Потом она родила подряд четверых детишек.

На лице Ахмеда появляется лукавое выражение.

— Интересно, только тогда она и подпускала его к себе?

Я улыбаюсь.

— Ты знаешь, что она атеистка? — спрашивает Ахмед.

— Нет.

— Женщина ее возраста, выросшая в Гармсаре, и не верит в Бога? Можешь себе представить? Ей повезло, что ее не побили камнями. Отец говорит, она никогда ни о чем не молилась, но все ее желания исполнились.

— Как это?

— Дед, — говорит Ахмед, прикуривая сигарету. — Он был тем богом, которому она никогда не поклонялась, а теперь видит его повсюду.

Мама приносит горячий чай, но я притворяюсь, что сплю в кресле. Не пытаясь разбудить меня, она выходит из комнаты. Я говорил ей, что засыпаю быстрее, когда я не в кровати. Стоит лечь в кровать, и в сознании воцаряется лихорадочный хаос. Я беспокойно мечусь, переворачиваюсь, нервничаю, потом перебираюсь в кресло с книгой и задремываю, прочитав несколько страниц.

Не знаю, когда я действительно заснул, но мой столь необходимый отдых вдруг прервался женским плачем. Волосы на голове у меня встали дыбом. Это был, без сомнения, плач женщины, и он определенно раздавался за моим окном. Мне хочется открыть глаза и посмотреть, но я слишком утомлен. Я чутко прислушиваюсь, но различаю лишь тишину ночи. Я вспоминаю, как бабушка Ахмеда говорила, что слышит плач соседской девушки. «Твоя жена скучает по тебе. Она каждую ночь плачет из-за тебя, как я плаката из-за деда». У меня по спине ползет холодок.

Я слышу еще один тихий всхлип, на этот раз прямо за моим окном. Меня пробирает дрожь, и я начинаю безудержно трястись. Я открываю глаза и смотрю на часы. Четыре утра.

Раздается очередной всхлип. Бросив подушку на пол, я выбегаю на террасу. Мне страшно, но я смотрю в сторону комнаты Зари. Ее окно открыто, но шторы плотно задернуты. Кто там плачет, почему? Это Переодетый Ангел? Зачем ей плакать? Может, она скучает по Зари? А может быть, она скучает по дому и своим родителям. Может, она влюблена в кого-то, кто остался дома, и тоскует по нему. Нет, не может быть. Она не производит впечатления женщины, способной на такое.

Я чутко, внимательно прислушиваюсь, но ничего больше не слышу. Я сажусь на низкую стенку, разделяющую наши балконы, раздумывая, стоит ли подойти к ее окну и заглянуть. Занавески колеблются от легкого ветерка, свет в комнате не горит. Надо ли мне пойти? Какой в этом толк? Темно, и я ничего не разгляжу.

В груди и ушах отдаются гулкие удары сердца. Вдруг под низкой стеной что-то шевелится. Я смотрю вниз — это Переодетый Ангел. Она неподвижно сидит на том же месте, где мы обычно сидели с Зари, где за несколько дней до этого мне пригрезилось, что Зари со мной. Я порываюсь что-то сказать, но у меня пропал голос. Я хочу вернуться к себе в комнату, прежде чем она посмотрит вверх, но не могу пошевелиться — в точности как той ночью, когда забрали Доктора.

Она грациозно и молчаливо поднимается, как будто все время знала, что я здесь, как будто ждала, что я приду. Потом она поворачивается ко мне. Лунный свет проникает под черное кружево паранджи, и под ним, как звезды на темном бархате ночи, сияют два влажных бирюзовых глаза. Дыхание ее спокойно, а я чувствую, что для моих легких во всей вселенной не хватит кислорода. Переодетый Ангел почти одного роста с Зари, может быть, даже с похожей фигурой, хотя покрывало не дает возможности сказать наверняка. Поразительно, как долго может длиться миг абсолютной неподвижности!

Неожиданно с юга доносится легкое дуновение ветра, паранджа отлетает назад, напоминая тот вечер, когда за моим окном трепетал лоскут тьмы. О господи, неужели это она, Переодетый Ангел, сумела вплестись в черноту ночи и, плавно скользя среди теней, наблюдала, как я раскачиваюсь взад-вперед в кресле?

Она уходит. Собирая пыль с бетона, за ней волочится край паранджи. Я порываюсь попросить ее остановиться, но голос мне изменяет. Она входит в дом и закрывает за собой стеклянную дверь. Некоторое время я сижу на краю стены, разделяющей наши дома. Неужели ночью за мной следит Переодетый Ангел? Зачем? Что за любопытство притягивает ее ко мне? Что ей рассказала Зари? Может быть, она хочет посмотреть, как сильно я страдаю.

Проходят часы, но я не сплю.