Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789-1848 - Иван Жиркевич

Засим, пробыв с четверть часа в комнатах, возвратился к просителям, которым я успел передать слова графа, расспросил каждого о предмете его прошения, человек двух убедил не затруднять государя, ибо их просьбы были такого рода, что подлежали разбору присутственных мест и не перешли еще апелляционных своих инстанций, но и тут присовокупил:

– Я вам советую это, но делайте как знаете! – и затем пошел докладывать.

Государь в ту же почти минуту вышел на крыльцо в сопровождении графа Бенкендорфа, принял благосклонно от каждого прошение и каждого удостоил словом. Позади всех просителей находился исправник, отставной майор, в егерском мундире, мужчина вершков двенадцати росту. Когда подъехал Игнатьев, он не думал подавать просьбы, по крайней мере не видно было у него в руках никакой бумаги; но слыша мой разговор с графом Бенкендорфом, он пошел в комнату смотрителя и там на листе почтовой бумаги написал несколько строк и, в свою очередь, подал прошение государю при послужном своем списке. Список был написан на трех листах. Государь принял записку и с глубоким вниманием стал читать список, что продолжалось минут с 10, потом, обратясь ко мне, сказал:

– Знаешь, чего просит? Ему мало одиннадцати ран – хочет непременно получить двенадцатую. – Затем, обратясь к майору, прибавил: – Вы приняты, милостивый государь.

Надо знать, что с открытием кампании против турок столько подано было просьб о принятии на службу в действующую армию, что последовало запрещение о принятии таковых далее, а майор вздумал попытаться лично просить государя о том же. Отобедав у смотрителя станции, государь отбыл далее к Могилеву.

В Каменец-Подольске я открыл секрет дороговизны перевозки снарядов и вообще всех тяжестей за Днестр. По домогательству окружного начальника Сигизмунда торги на все перевозки производились в Каменце, а подводы заготовлялись всегда в Хотине, за 25 верст от места торгов. Карантин не допускал с той стороны к торгам никого, а упрочившиеся подрядчики отбивали всеми средствами местных торговцев, т. е. огромностью своих залогов, а где нужно – отступной платой, удерживали цены от Каменца до Измаила с пуда по 4, 5 и 6 рублей, сообразно чего и залог требовался в таком размере, следовательно, мелкие торговцы поневоле устранялись. Но когда явился ко мне один еврей и против 4 р. 50 к. – цена, оставшаяся на торгах, – спросил 2 р. 50 к., то, невзирая на все домогательство присутствующих в палате и главных подрядчиков, оспаривавших малый залог сего торговца, я настоял о допущении его к торгу, и цена упала до 2 р. 40 к. с пуда, и хотя эта поставка осталась за главным подрядчиком, но мелкому, как видно, была заплачена отступная сумма. Это заставило меня добраться до настоящей причины такого значительного понижения, и я узнал, что тяжести довозятся до Хотина на местных подводах с платой от 8 до 10 копеек с пуда, затем нагружаются на суда для перевозки на другой берег и там уже перекладывают на воловые подводы с платой от 30 до 40 копеек с перегрузкой, так что вся доставка до Измаила стоила не более 50 копеек. Вот как грабили казну!..

В Одессу я приехал 24 июня. Для исполнения комиссии своей прежде всего обратился к Ризничу, продавшему мне в первый раз серу. Без дальнейших запросов он предложил мне, невзирая на военное время, отдать свой товар за прежнюю цену и на их же условиях, т. е. если возьму все, то по 2, а если известное количество – то по 2 р. 90 к. за пуд. Мне же приказано было купить только 5 тыс. пудов. Чумаки[375]явились ко мне сами, и на этот раз сера с доставкой на завод обошлась казне 3 р. 90 к. пуд. О свинце же он, Ризнич, советовал мне не обращаться от себя прямо к продавцам, ибо цена, до прибытия моего объявленная по прейскуранту 6 р., тотчас возвысилась до 7 р. 50 к., как только узнали о моем прибытии, а потому Ризнич ручался, что если я уеду, не показавши виду, что покупаю свинец, то он берется все количество купить для казны за 6 р., и, пожалуй, еще 50 коп. дешевле за пуд; но требовал, чтобы этого никто бы не знал в Одессе, кроме нас двоих. Обстоятельство это я почел долгом сообщить директору департамента, предложив мой совет снестись секретно с Ризничем через графа Воронцова,[376]а сам поспешил выехать. Но в день, предназначенный к выезду, к удивлению моему, получаю от генерала секретное предписание, окончив дела в Одессе, заехать в Кинбурн и там, под рукой, узнать, по каким ценам куплено начальником крепостного штата несколько бревен (буквально), ибо цены слишком высоки, и если дознано будет, что за них заплачено дешевле, тогда только произвести формальное следствие.

Я уже несколько раз повторял, как для меня были всегда несносны подобные поручения, а потому я решился, не исполняя настоящего, ехать прямо в Петербург, и это было поводом гнева на меня директора, который, получа отзыв мой до моего возвращения, велел написать ко мне строгое вторичное предписание с угрозой об исполнении первого, а нарочному – вернуть меня с дороги. Но после, вероятно, опомнясь, приказал курьеру, если и встретит меня, не показывая вида, что есть ко мне предписание, вернуться объявить, что разъехался со мной. Курьера я встретил около Великих Лук. Свинца куплено 5 тыс. пудов по 10 рублей пуд не через Воронцова и Ризнича, а через начальника одесской артиллерии Гриневича.

Через три дня после последнего возвращения моего из Одессы принесли ко мне предписание, подорожную и две тысячи рублей денег на прогоны – и в предписании сказано, «чтобы я сейчас же отправлялся!». Настоящее поручение основано было на полной доверенности ко мне, и хотя предписание было от директора, но на каждой странице повторялось, «что сие делается по воле товарища начальника штаба графа Чернышева,[377]которому прямо обо всем доносить и по возвращении к нему тотчас явиться». Поручалось же мне обозреть запасы артиллерийские в Киеве, в Каменце, в Тирасполе и в Измаиле. Во всех сих местах поверить сделанные департаментом распоряжения в их исполнении, и так как могло случиться, что некоторые распоряжения последовали не по точному направлению, основанному всегда на донесениях местных начальников, то мне дозволялось по усмотрению изменить оные именем графа Чернышева, донося лишь о том ему через эстафету. Сверх того, киевский военный губернатор Желтухин[378]жаловался Чернышеву на состоявшего при великом князе генерал-майора Арнольди,[379]что он сильно прижимает при приеме из гражданского ведомства волов под осадную артиллерию. На этом донесении написано было рукой графа: «Разобрать полковнику Жиркевичу, когда будет в Киеве». Одним словом, поручение важное и лестное для меня…