Очертание тьмы - Сергей Малицкий

Тьюв заметил мешок под узкими мостками, что были устроены для стирки белья на половине течения реки между южной окраиной города и городской цитаделью. Под ногами Дойтена мостки затрещали, а сам Тьюв все никак не мог вытащить мешок из-под досок, пока рядом не раздался голос Баса:

– А ну-ка я?

Травник сделал шаг в воду, нагнулся и выволок мешок на берег.

– Человек, – сказал он. – Это уж точно. И еще более точно, что он мертв. Мешок в крови.

– Отнесем его к дозору? – предложил Дойтен. – Я здесь все равно ничего не разгляжу.

– Я разгляжу, – дрожащим голосом прошептал Тьюв.

– Это все заклинания, что ты знаешь? – поинтересовался Бас. – А ты знаешь, что если попадешься на колдуна, то он тебя с твоим ночным зрением за сто шагов различит?

– Юайс так и различил, – пробурчал Тьюв. – Но это не заклинания. Это у нас в роду.

– К вопросу о капле крови имни, – кивнул Дойтену Бас. – Развязывай, парень. Я вижу, у тебя руки не менее ловки, чем зорки глаза.

Мешок оказался развязан мгновенно, Тьюв аккуратно сдвинул ткань, обнажил лысоватую голову и растерянно посмотрел на Дойтена.

– Простите, господин усмиритель… но мне кажется, что это ваш судья Клокс.

Буил

За занавесью орудовали ложками, набивали животы трое черных егерей и взъерошенный Тьюв. Где-то возле них причитал, не находя себе места, Транк, а там, где еще вчера лежал привезенный из дома Цая Дойтен, теперь лежал мертвый судья Клокс. Кусок холстины накрывал тело, но сидевшие вокруг пятеро знали, что у трупа вырвано горло, на руке имеется точно такая же рана, как и у застывших в городской мертвецкой бедняг, а на стариковской груди вырезан ножом точно такой же цветок, как и на полу в доме Даира. Правда, его лепестки не шевелились, но он был вырезан еще на живом теле.

– Это вызов, – произнесла Глума.

– Вызывают равных, – не согласился Бас, поднимаясь. – Я, конечно, рад бы был польстить нашей компании, но не нахожу оснований. В любом случае, не верьте ни единому слову, ни единому жесту, ни единому знаку, что исходят оттуда. Даже если они будут говорить правду. Но дракона там нет, не ищите. Двор замка узок, в несколько раз меньше храмового двора. На стенах нет места, чтобы укрыться. Башня сужается, там тоже не укрыть дракона.

– Тогда где он? – буркнул Дойтен, который вертел в руках диргскую стрелу.

– Не знаю, – опустил голову Бас. – Не все тайны имни мне известны. Но он был. Самые ближние горы отсюда – это Рэмхайн. До них чуть больше двухсот лиг. Это близко. Большая птица, а уж тем более дракон преодолеет это расстояние за два-три часа. Ночью его полет не привлечет внимания: кому интересна тень, загородившая звезды? Часто вы поднимаете глаза к ночному небу? Нужно быть готовым встретить дракона, но искать его бессмысленно.

– Зачем Нэмхэйду дракон? – спросила Глума. – И когда его ждать? Завтра? В безлунную ночь?

– Думаю, нет, – задумался Бас. – Кто бы ни лепил это колдовство, ему нужна большая кровь. Завтра и послезавтра он ее не получит. Празднество начнется в первый день второго месяца осени. Через три дня. На площади будет толпа народа. Если дракон прилетит, он прилетит именно тогда. Сотни, тысячи жертв. Драконье пламя. То что надо для ужасных легенд. Очень большая кровь.

– Ты поможешь нам? – вдруг подал голос Юайс, который до этого сидел молча, разминая хлебный мякиш, забивая его в дудочку и время от времени прикладывая ее к губам, чтобы выдуть чуть слышный звук.

– Я не могу рисковать, – скривился Бас. – Я и так сказал вам слишком многое. Если Ойча останется в руках Олса, это будет не меньшая беда, чем явление кого бы то ни было. Все, что я могу, это не пытаться забрать ее до обряда, потому что это может заставить их захватить Мора или вашу девчонку.

Гаота вздрогнула.

– Или меня, – усмехнулся Юайс.

– При чем тут ты?! – рявкнул Дойтен. – Я и про Гаоту не очень понял, но мальчишка в ратуше под охраной стражи.

– Если будет нужно, даже не Олс, а Нэмхэйд сметет эту стражу как пыль, – покачал головой Бас.

– Но ты же понимаешь… – Юайс снова дунул в трубку, – что пока Линкс жив, Ойча вряд ли появится в том месте, где будет происходить обряд?

– Да, – кивнул Бас. – Но я уже понял, что ты затеял, и рассчитываю на тебя. Могу добавить только одно. Обряд не будет проводиться во дворе замка.

– Почему? – сдвинул брови Дойтен.

– Я бы посоветовал спросить об этом у вашего судьи, но его прошлое слишком пугало его самого… – Бас помолчал. – Кое-кто хотел передать ему свитки с описанием прошлого явления, но он отверг предложение.

– Кое-кто? – переспросила Глума.

– Я не торгую чужими тайными, – нахмурился Бас. – Этот свиток сейчас у бургомистра. Я не читал его и не знаю, как должен проводиться обряд, но я разговаривал с людьми. Я был в Гаре. Не тогда, а позже, когда ужас слегка рассеялся. Тот рисунок на лысом холме был сделан еще за год до явления. Подросшие мальчишки рассказывали, что кто-то начертил знак священного колеса на его верхушке задолго до ужасных смертей. Потом, правда, морок скрыл холм, и никто не свидетельствовал обряду, но рисунок был сделан заранее. Думаю, что рисунок к обряду в Граброке тоже уже вычерчен, его надо найти. Во дворе замка рисунка нет.

– Ты был там? – спросил Дойтен.

– Я видел, – ответил Бас. – Идите к бургомистру и читайте свиток. Иногда чтение продлевает жизнь.

– Подожди, – остановил Баса, шагнувшего к занавеси, Дойтен. – Скажи, вот эта Ив… которую убила точно такая же стрела, что была выпущена через десять лет в Юайса. Зачем ее смерть?

– Самое простое объяснение, – усмехнулся Бас и ушел.

– Она бы не дала сделать то, что сделали с ее мужем, – проговорил, вновь прикладывая к губам дудку, Юайс. – Это – во-первых. Во-вторых, Линкс не сошелся бы с Олтой, а значит, не появилась бы Ойча. И я бы не удивился, если бы узнал, что и это знакомство тоже было неслучайным. Тот, кто затеял все это, готовился тщательно. Может быть, точно так же он готовит и следующее явление, которое тоже произойдет лет через десять. Или же через пятьдесят. Или через месяц? Слушайте.

Еле слышно, откуда-то издалека донесся звон часов на ратуше, которые отбивали полночь. И сразу вслед за этим по округе разлился заунывный звук рожка со стен замка. И Юайс, приложив дудку к губам, дунул в нее и умножил ужасный звук, сливаясь с ним в одно неразличимое.

– Ты мог бы стать музыкантом… – в ужасе прошептала Глума.

– И музыкантом тоже, – согласился Юайс и, пробежав пальцами по отверстиям, сложил короткую, но светлую мелодию.

Гаота сидела, оцепенев.

– Вот видишь, – посмотрел на нее наставник. – Одна и та же вещь годится и для ужаса, и для светлой печали.